Нина Карцин - Беспокойные сердца

— Поздно дали. Высоко дали. Тьфу с вами со всеми, душу вымотали!

И плюнув под ноги, Чукалин зашагал прочь. Терновой не стал его задерживать. В голове вертелись мысли.

«Известняк дали поздно и высоко… то есть, на большее содержание железа в шлаке… Вот она, зацепка! Что говорит об этом Умрихин? Ага! При высокой завалке известняка обеспечивается лучший прогрев металла… Это мне на руку. Надо только содержание углерода поднять. Шлак сформирую позже…»

И, приняв решение, Терновой, пошел в газовую лабораторию, ни разу не подумав о том, что собирается нарушить запрещение.

Виноградов был занят какими-то вычислениями. Марина возилась с приборами и, на мгновение оторвавшись от работы, приветливо кивнула Терновому, но улыбка была мимолетной и невеселой.

— Дмитрий Алексеевич, будем проводить опытную плавку? — обратился Терновой к Виноградову.

Тот удивленно посмотрел на молодого мастера.

— Но ведь плавку назначили на другую марку, — возразил он.

— Назначили, назначили… Много они понимают. А я вижу полную возможность не только дать номерную марку, но и выплавить ее по опытной технологии. Только нужно договориться с Ройтманом, чтобы мне никто не мешал.

О чем он говорил с начальником цеха, какими доводами убедил его — Терновой не рассказывал. Послав своего помощника на остальные две печи, он занялся четвертой.

— Ты, Виктор, не обижайся. Придется тебе сегодня у меня в помощниках ходить. Как бывало когда-то. Тряхнем стариной?

— Тряхнем, — сказал Виктор.

Вообще-то Виктору уже порядком надоело то постоянное напряжение, которого требовали опытные плавки. Сколько раз он уже раскаивался в данном Терновому обещании, сколько раз хотелось ему плюнуть на все опыты и науку и вернуться к прежней спокойной жизни. Но тут он и натолкнулся на волю и характер своего мастера. Руки у Тернового и в самом деле были не из нежных. Он не позволял Виктору распускаться, снова и снова — насмешкой, укором, примером — подхлестывал его, непрестанно учил, и тот, неприметно для себя самого, начал меняться. Он уже стал привыкать к тому, что нужно ломать свой нрав, стал привыкать владеть собой, новые знания и представления превращались в приемы, в привычку. Но пока все это еще не стало второй натурой сталевара. И как школьники бывают рады, если их вдруг отпустят с урока, так и Виктор невольно обрадовался, что кто-то другой взял на себя его труд. В то же время он с жадностью следил за действиями Тернового, понимая, что не скоро представится случай снова получить такой наглядный урок.

Тщательное знакомство с плавкой убедило Тернового, что контролер ОТК ошибся еще в одном обстоятельстве. По всему было видно, что плавка расплавилась не менее получаса назад, а «работало» плохо просушенное отверстие. Это меняло всю картину, и надежда провести опытную плавку с успехом еще больше укрепилась в нем. Послав Виктора с пробой металла в экспресс-лабораторию, он велел потребовать полного анализа всех элементов, а сам отдал все внимание печи. Самое главное было сейчас — поднять температуру.

— Дмитрий Алексеевич, — попросил он наблюдавшего Виноградова, — передайте, пожалуйста, чтобы на печь прислали термопару. Нам без нее не обойтись.

Виноградов был вполне согласен с Терновым и тотчас же исполнил его просьбу. Все действия молодого мастера казались ему вполне правильными. Пожалуй, он сам на его месте не смог бы придумать ничего лучшего, чем то, что уже делалось. В эту тревожную смену он убедился в уме и сообразительности Тернового. Казалось, тот чутьем угадывает, в какую сторону пойдет процесс, что именно и в какое время нужно делать. Все его команды были краткими и ясными, движения уверенными, без тени нерешительности. И неприятное чувство ревности, которое часто испытывал Виноградов к Терновому, уступало место восхищению им. Не удивительно, что Марине он нравится. Только ли нравится? А может быть, она любит его? Мысль об этом пугала. Хотелось поскорее закончить работу на «Волгостали», увезти Марину подальше от опасной близости к Терновому. На всю жизнь он запомнил ту ночь, когда час за часом поджидал Марину и вдруг увидел ее вместе с Терновым. Правда, счастья не было на их лицах. Но искаженное страданием лицо Марины слишком ясно говорило о том, чему не хотелось бы верить. А когда Терновой пришел к нему с предложением помогать проводить плавки, Виноградов чуть не отказался. Победил разум. Но как было больно день за днем наблюдать его и Марину рядом. И нельзя было не признаться в душе, что они словно созданы друг для друга. Для человека постороннего не было ничего особенного в тех словах, взглядах, которыми они обменивались. Но обостренное чувство подсказывало Виноградову то, чего они, кажется, и не выражали в этих словах и взглядах.

— Правда, молодец Олесь? — прервал его размышления звонкий восхищенный голос Марины. Когда она подошла, Виноградов не заметил и чуть не вздрогнул от неожиданности. А Марина продолжала: — Так и вспомнилось, как я здесь практику проходила. Олесь сталеваром тогда работал. Просто ради удовольствия приходила смотреть, как он плавки ведет.

И она быстро взяла у газировщицы кружку с водой, увидев, что Олесь направился в их сторону. Выпив, он вернул ей кружку и улыбнулся такой улыбкой, что у Виноградова сжалось сердце.

Но привычка не выдавать свои внутренние движения не изменила ему ни в этот момент, ни тогда, когда Терновой обратился к нему:

— Дмитрий Алексеевич, придется несколько отступить от обычной опытной технологии и дать шамоту на шлак, иначе его не скачать. Я хотел обойтись без скачивания, но посмотрите — содержание фосфора возрастает.

Виноградов посмотрел не на листочек с записью анализа, а на закопченное, мокрое от пота лицо Тернового, на котором особенно ярко выделялись глаза.

— Конечно, делайте все, что считаете нужным, — просто ответил он.

Не теряя времени, Терновой крикнул, перекрывая шум цеха: «э-эй-оп!» и постучал кулаком по кулаку, давая знак забрасывать в печь шамот.

Через некоторое время, когда прибор показал, что шлак стал более жидким, Терновой подал новую команду и провел ладонью над бровями — готовиться к скачиванию шлака.

Виктор выключил форсунки, поднялась кверху крышка окна, и сразу же все на площадке окрасилось только в два цвета: ослепительно багровый и черный. Вспенившийся шлак сначала маленькими струйками, а потом раскаленным потоком устремился из ванны по шлаковому желобу под рабочую площадку.

Когда шлак уже скачали и снова включили форсунки, появился контролер ОТК. Он вел за собой Баталова, сердито размахивая руками — подкрепляя жестами неразличимые в грохоте цеха слова. Терновой увидел их, но повернулся спиной, занятый показаниями термопары.