Илья Штемлер - Гроссмейстерский балл

— Что, разбила чего?! Я ведь не виновата…

Слова женщины едва доносились до сознания Филиппа. Сашенька? Кто это — Сашенька? Ах да, ведь так зовут Борского. Филипп встряхнул дозиметр. Очень сильно. Так встряхивают градусник. Филипп посмотрел в окуляр. Цифра «ноль» стояла в левом конце шкалы. Индикаторная нить зашкалила вправо. За цифру «пятьдесят». Это значит… Это значит — дозиметр зафиксировал дозу облучения свыше пятидесяти рентген… Но сколько именно?!

Филипп достал из кармана свой дозиметр. Индикаторная стрелка стояла в левом конце шкалы, рассекая цифру «ноль». Стас схватил дозу. Но где?! Ведь они все время вместе! Филипп выскочил из дома и побежал в контору.

Манукян и Борский сидели в камералке, рассматривали карту изогам. В соседней комнате насвистывал приемник. Вальс. Свист. Мужской голос. Свист. Позывные. Эфир прострочен пунктиром.

— Что там, кино? — недовольно произнес Манукян, когда Филипп протянул ему дозиметр, — Не мешай. Видишь, люди работают.

Филипп не закончил и первой фразы, как Манукян выхватил дозиметр и впился черным глазом в окуляр.

— Ничего не вижу!

— На окно наведите. Надо осветить шкалу, — подсказал Филипп.

— Теперь вижу. — Манукян передал дозиметр Борскому и взял второй.

— Так вот, тот, что показывает «ноль», — мой; другой — Стаса, — проговорил Филипп.

Манукян хрипло и непонятно выругался.

— Сколько же действительно он схватил? — спросил Борский.

Манукян постучал в стенку. Пунктир оборвался. На пороге появился радист Костя.

— Срочно вызови Нюрбу. Пусть высылают самолет, — проговорил Манукян. — И дозиметристов.

— Ясно! — ответил Костя. — Целую. Манукян?!

— Никаких «целую»! Что за манеру взяли?

Костя смотрел на начальника и ничего не понимал.

— Ну, тогда самолет будет немедленно. Поймут, что у нас ЧП.

Через секунду из-за стенки донесся голос Кости:

— «Тайга», «Тайга». Я «Алмаз». Отвечайте! Перехожу на прием!

…Когда Филипп вернулся домой, Стас лежал на тахте и рассматривал яркий журнал. На обложке негр, прикрыв в экстазе глаза, играл на трубе.

— Не верится, что завтра наконец-то смотаемся отсюда, — сказал Стас.

— Где ты был вчера вечером? — спросил Филипп.

— Не знаю. Я давно не был таким пьяным. Помню только, вытаскивал оленя из ямы. — Стас перевернул страницу. — Ты по-английски петришь?

— Из какой ямы?

— Понятия не имею. Все как в тумане.

— Из ямы с контейнерами?

Стас снова перевернул страницу. Еще одну. В памяти возникли странные кругляши на дне ямы.

— Не думаю. В яме была вода.

— Талая вода. Днем еще довольно жарко…

Стас положил журнал и повернулся к Филиппу.

— Что это тебя так заинтересовало?

— Ты схватил дозу.

— Психуешь? — Стас вновь принялся рассматривать журнал.

— Уборщица мне отдала дозиметр. Он выпал из кармана твоего пиджака.

Филипп показал латунную трубку и протянул ее Стасу. Тот не взял.

— Сколько?

— Не знаю. Стрелка зашкалила.

— Хохма…

Стас откинулся на подушку, потом резко приподнялся и выхватил у Филиппа дозиметр. Журнал сполз на пол…

— Возможно, там шестьдесят — семьдесят рентген. — Филипп старался придать голосу уверенность.

— Или шестьсот — семьсот, — проговорил Стас.

— Не может быть! Нет оснований! Причина одна: ты плохо завернул крышки, когда подбирал ампулу под патрон. В первый день. Вода и стены ямы стали радиоактивными… Сколько времени ты находился в яме?

Стас встал и подошел к окну. Четкие следы его босых ног, словно испарина на свежевымытом, не просохшем еще полу. Испарина эта улетучивается прямо на глазах. Вначале точки пальцев, затем пятки… А те следы, что у самой тахты, совершенно слились с полом.

— Филипп, иди-ка сюда. Видишь у дома двух оленей? Нет? У последнего дома. Тот, с рогами, вроде бы провалился в яму. Предупреди Манукяна. Идиотизм.

Уже полчаса они сидели в больничном садике. Филипп закончил дела в базовом лагере и прилетел в Нюрбу. Надежда, что Стас к тому времени закончит анализы, не оправдалась. Необходимо следить за изменением состава крови в течение нескольких дней. Теперь придется возвращаться домой одному. Хотя, судя по виду, Стас может идти в Ленинград пешком…

— Что ты молчишь?! Я ведь знаю, что в базовый лагерь послали дозиметриста.

Филипп не ответил. Он нагнулся и стал вытаскивать из рюкзака банку с вареньем, соленые огурцы, масло, шоколад… Все, что дали ему Манукян и Борский.

Стас наблюдал за суетливыми движениями Филиппа. Повторять вопрос не хотелось. Может быть, так лучше, менее страшно. Или наоборот?

— Я спрашиваю тебя, каким оказался в яме фон?!

— Двести рентген. Но учти, это непосредственно на поверхности, — заторопился Филипп.

— Нелепость какая-то, — негромко сказал Стас. — Все как сон. Не верю! Понимаешь, не верю! Я здоров.

Стас выхватил торчащую из рюкзака банку тушенки и сжал ее рукой. Банка смялась. Через надломленную Жесть брызнул сок. Стас приподнялся. Стремительно срезая листву карликовой березы, мелькнула банка…

Несколько минут сидели молча. Потом заговорил Стас:

— Знаешь, эту ночь я почти не спал. Не мог уснуть. В голову лезли всякие мысли… К черту, почему я?! Зачем я ввязался в эту историю с прибором?! У меня в жизни были разные ситуации. Я был оптимистом и знал, что все будет в ажуре. А вот безнадежных ситуаций у меня не было. Этой ночью я как ненормальный бродил по палате и понял, что я слабак. Маленький и беспомощный, не нужный никому… Это были жуткие минуты. В коридоре дежурная сестра показала мне вечерние анализы: лейкоциты, эритроциты, гемоглобин… Все как в порядочном доме. Рядом отпечатаны нормы. Я посмотрел и успокоился. Лег. И тут мне стало стыдно. Стыдно до физической, огромной боли. Ни одна душа не видела моих переживаний. И все равно. Будто провели резкую черту. Раньше я на многих смотрел с чувством снисходительного превосходства. На тебя, на Олю. Мне казалось, я способен на большее, чем просто работать. А здесь, в больнице, я думал о Борском. Я же его презирал: мальчишка, пижонит. Но этой ночью я понял, что Борский недосягаем для меня, как и Оля… Какие у меня ценности? Тридцатилетний оболтус с незаконченным техникумовским образованием. Вся мудрость основана на хватке артельщиков Апраксина двора. Эта мудрость меня укоряла: «Фрайер, залез по глупости в дерьмо…»

Филипп несколько раз хотел прервать Стаса. Надо спешить на аэродром. Но он не решался. Пусть говорит. И Стас говорил:

— Если со мной что и случится, то не останется никаких следов. Даже заброшенного таежного профиля не останется. Ничего! Кроме халтурно отремонтированных магнитофонов… Для получения звания гроссмейстера шахматист должен набрать два гроссмейстерских балла. Первый и второй. Чтобы не стать подонком, надо всю жизнь набирать эти баллы.