Константин Локотков - Верность

Он кивнул на стену, там висел плакат:

«Коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество».

— Надо всегда помнить эти ленинские слова. А вы, видимо, не подумали о них, если говорите, что атомные открытия не нужны вам…

— Я не сказал «не нужны»…

— Ну, не совсем нужны. А это все равно.

Ванин начал говорить о значении теоретической конференции. Федор внимательно слушал.

«Черт побери! — думал он. — Оказывается, это не только интересно, но и очень важно сейчас: идеологическая борьба в науке!»

Ванин продолжал диктовать список литературы.

— Записывайте дальше. Ленин, «Материализм и эмпириокритицизм». Книга эта была у вас в программе прошлого года. Но вы должны читать Ленина постоянно. Я не ошибусь, если скажу, что ленинскую работу вы помните лишь в общих чертах.

Федор мучительно покраснел.

— Да, Александр Яковлевич, — глухо сказал он, — помню только в общих чертах.

— Вот это плохо. Ленин должен быть спутником всей вашей жизни, а книги его — вашими настольными книгами.

Помолчал, неодобрительно сказал:

— Я надеюсь все-таки, что вы подумаете над нашей сегодняшней беседой. И к конференции подготовитесь и отлично проведете всю работу, связанную с ней.

Федор задумался, посмотрел на книгу, лежавшую перед секретарем партийной организации.

Ванин, пожилой человек, читает Ленина постоянно, а он, мальчишка, забыл даже то, что обязан знать по очень сжатой институтской программе. И еще берется критиковать секретаря парткома!

— Я обязательно проведу эту работу, Александр Яковлевич, — сказал Федор решительно, — и сам подготовлюсь! Конференция, по-моему, будет очень полезной.

— Да, я думаю. Значит, договорились?

— Да, да.

— Хорошо.

Сказав, что консультироваться можно будет у него, Ванина, и у профессора Ильинского, Александр Яковлевич неожиданно спросил:

— А скажите, я вас часто вижу с Ремизовым. Вы с ним что, дружите?

— Да. Я с ним живу в одной комнате.

— Вы живете с ним?! — обрадованно воскликнул Ванин. — Очень хорошо!

Федор не задумался сразу, почему Ванин так доволен его дружбой с Аркадием. Если мы любим товарища, то, естественно, признаем, что и другие должны его любить. Только после Федор вернулся к своим размышлениям о том, почему Ремизов во всем поддерживает Ванина и чем объяснить их взаимное теплое отношение друг к другу, хотя они вовсе не были товарищами. Объяснить их отношения симпатией схожих по характеру людей он не мог. Тут было что-то другое. Что именно? Федор не знал, а спросить у Ванина стеснялся.

Но если бы Федор спросил, он узнал бы, что Ванин любит Ремизова за его деловые и человеческие качества, которые определялись одним словом: идейность.

Пожалуй, это были те же самые качества, за какие и Федор считал Аркадия лучшим своим другом, но не мог это ясно выразить.

Да, Ванин доволен дружбой Ремизова и Купреева. С гордостью он подумал, что в работе по воспитанию студентов есть еще один союзник: сама атмосфера института, чистая советская атмосфера дружбы, товарищества, ясных, человечески добрых отношений…

…Выйдя от секретаря парткома, Федор хотел спуститься в Большую техническую аудиторию. Пройдя несколько шагов, он остановился.

В полутьме, опираясь о перила локтями, стоял Семен Бойцов и смотрел вниз, в пролет между лестницами.

— Товарищ Бойцов! — позвал Федор.

Семен вздрогнул и выпрямился. Узнав Федора, нахмурился и опустил глаза.

— Товарищ Бойцов, вы почему не идете вниз?

— А что там? — не сразу и глухо уронил Семен.

— Как что? Там вечер…

— Ну и пусть… — Семен поискал карманы пиджака и, спрятав в них руки, боком, чуть подогнув ногу, прислонился к перилам.

«Да, странный он, конечно», — подумал Федор и вдруг почувствовал, как краска залила лицо. Черт побери, как он мог забыть! Пригласил в свою комнату — и успокоился: сделал дело! Не мог сообразить, что Семен сам, по своей робости, ни за что не переселится, — надо пойти, еще раз позвать, вместе с ним, наконец, перетащить его вещи. Нет, куда там, перегружен высокими делами! Дескать, очень большой руководитель, полторы сотни людей, и какую-то там единицу — Бойцова — можно и упустить. Если и вспоминал, то с недоумением: чего он ждет? Почему не переходит? И вновь забывал в толкотне будней. Ах, чинуша, чинуша, дожидаешься ежедневных напоминаний секретаря парткома — у него меньше дел!

— Слушайте, товарищ Бойцов, — тихо и просительно, дотрагиваясь рукой до борта пиджака Семена, заговорил Федор, — вы меня извините… Я вас тогда пригласил в свою комнату и — замотался… Откровенно говоря, забыл!

Он, укоряя себя, качнул головой и заглянул в лицо Семену.

— Вы не передумали? Я к вам завтра зайду, и мы… — ободряюще улыбнулся и, взяв Семена за локти, чуть сжал их, — мы переедем. Хорошо?

— Хорошо, — потупился Семен.

Федор проводил его до общежития.

Виктор встретил Бойцова равнодушно.

— А, новый квартирант! — И опять повернулся к окну, попыхивая папиросой. Потом выглянул в коридор, спросил у кого-то: — Кипяток есть, не знаете? — Взял чайник, ушел.

Вернувшись, он неторопливо принялся пить чай, хмурясь и думая о чем-то постороннем. Сказал, не поднимая глаз:

— Бойцов, пей чай.

— Благодарю, я пил.

— Ну, смотри. Было бы предложено.

Взял книги и, сказав Аркадию: «Если кто будет спрашивать, — я в Большой технической аудитории», — ушел.

Зато Аркадий Ремизов оказался очень радушным хозяином.

— Ага! — проговорил он, поднимаясь с койки и откладывая книгу. — Пришел? Давно бы так. Давай сюда чемодан. Вот тумбочка. Это твое отделение. Подожди, я уберу шахматы. Играешь в шахматы? Чудесно! Пока чемпион комнаты — я. Тебе это известно? Неизвестно? Позволь, весь город знает!

Федор привел Семена и вскоре ушел вслед за Виктором. Устраиваясь в своем углу, Семен смущенно и неловко (надо же было что-нибудь говорить) выразил свое удивление, что Ремизов, уже кончающий институт, не живет с однокурсниками.

— Федор не пускает, — объяснил тот с серьезным видом. — Избрал старостой комнаты — куда уйдешь?

После Семен узнал, что Аркадий, привязавшись к новым товарищам, сам не хотел покидать их.

Добродушный и невозмутимый, он любил ходить по комнате, угловато приподняв широкие плечи. Часто подтрунивал над товарищами, ловко втягивая их в спор, посмеивался, наблюдая, как спадает с Виктора его подчеркнутое спокойствие и как Федор, чуть бледнея, начинает «резать» правду в глаза.

— Люблю опоры, они обнажают человека. Хорошая, очистительная вещь, — признался он как-то Семену.

Привыкнув к размеренно-напряженной жизни комнаты, Бойцов начал понимать, что не будь здесь Аркадия, жизнь, наверное, шла бы как-то по-другому, хуже, бледнее. Он как бы направлял всю жизнь комнаты осторожной рукой.