Константин Локотков - Верность

Однако это была правда — интересовались. На первом же зачете профессор Ильинский спросил:

— Как у вас теперь с современностью?

Помнит! Марина, смутившись, ответила, что записалась в кружок текущей политики. Она не могла признаться, что записал ее Ремизов — руководитель кружка. Она лишь не возражала. Но то, что этот факт совершился и она могла сообщить о нем профессору (совсем не подозревала, что он спросит!), обрадовало Марину.

Отпуская ее, профессор сказал:

— Помните: учиться вам пять лет, и мы за вас в ответе перед государством не в меньшей степени, чем вы сами. Если будете стремиться, из вас получится неплохой инженер. А если не будете стремиться… — Он подумал и вдруг закончил без улыбки: — Впрочем, постараемся, чтобы инженер получился.

Это откровенное «постараемся» рассмешило Марину. Как будто пригрозил чем-то! Нет, Марине теперь самой хотелось учиться у таких, как профессор Ильинский, как Трунов, как Ванин.

…Была удивительная, неожиданная связь между ее маленькой, незаметной жизнью и судьбами далеких, великих и совсем обыкновенных людей, память о которых запечатлели учебники на простых, но полных необыкновенного смысла страницах.

Оказалось, что не просто Марина жила, могла делать, что хочется, мечтать о большом или маленьком своем счастье, и не потому солнце ласково для всех, что оно создано таким от природы. Марина жила потому, что существовали когда-то люди трагической судьбы, через труд, кровь, ошибки, неудачи пронесшие мечту о поколении, которому солнце явится ласковым.

Их опыт использовали те, которые пришли после, — творцы, герои, объединившиеся в партию, получившие самую верную и самую справедливую науку переустройства мира, — руководимые вождем, они подняли народ и совершили Великую социалистическую революцию.

Марине хорошо было знать, что человек, который создал партию, перестроил мир, вернул солнцу его ласковое первозданное тепло, даже после того, как умер, жил постоянно в делах и мыслях людей, что дело, за которое он боролся, в крепких, надежных руках его соратников и учеников.

Но она никогда не задумывалась, какой ценой заплачено за ее, Марины Купреевой, право на жизнь.

Помнится, отец говорил: «Пусть думает Виктор, он поэт. А ты… Ты рождена, чтобы пленять воображение поэтов».

Нет, она никого не собиралась пленять. Она хотела любить только Федора. Не получилось… Что ж поделаешь… Рядом ходил Анатолий, и это было похоже на приближение счастья.

— «Мой друг, отчизне посвятим души прекрасные порывы», — декламировал Анатолий, и его голос звучал сильно на торжественно замедленных интонациях, с вызовом неизвестно кому, горячие глаза поблескивали. — Все люблю, — говорил Анатолий воодушевленно, — наше, советское, справедливое! Вот стоит милиционер. Люблю! Тут торчал жандарм. Вон завод имени Коминтерна. Уважаю! Был частным предприятием, теперь наш. А вот, пожалуйста, институт. Поклоняюсь! Училась всякая купеческая шваль, а теперь мы, рабоче-крестьянские дети. Стрелецкий, Федор, Марина. И прочие, хорошие человеки.

Во всем, что он говорил, не было ничего нового для Марины. И вместе с тем в словах Анатолия она открывала тревожную и счастливую новизну и удивлялась этому.

Она открывала новое в привычных вещах, казавшихся должными, пришедшими по справедливому велению судьбы. Нет, не веление судьбы, а справедливые люди давали ей возможность жить так, как она жила.

Великодушные, они не преследовали укором, как Федор, за то, что не родилась она для больших, высоких дел. Было теперь и стыдно, и немного грустно от сознания, что ей отпущена скромная жизненная доля, и вместе с тем необыкновенно хорошо от мысли, что эта доля прочная, навек.

Впрочем, что значит скромная доля? Желала ли Марина ее теперь? С тревожным любопытством она искала уже новую жизненную дорогу.

Федор? Ах, ни о чем, ни о чем она не хочет думать. Иногда, точно опомнившись, Марина с удивлением смотрела вокруг себя: ведь она жена Федора! Как же так они живут, чужие друг другу? Но что она могла изменить? Да нет, она и изменять пока ничего не хотела. Не могла. Внутренняя, вторая жизнь ее была младенчески хрупкой. Неверный внешний толчок, и… Нет… об этом даже страшно подумать, чтобы сейчас уже принимать какое-то решение.

Анатолий очень интересовался отношением Федора к ней. Марина рассказывала, но странно, она почему-то сгущала краски, говоря, что Федор совсем забыл семью. Зачем? Сначала это показалось смешным (вот, разжалобить захотела), но потом встревожило.

И когда Анатолий, возмущенный, встрепенулся:

— Я ему скажу! Семью забывать, а?

Она очень искренне обиделась на него.

— Мне этого, Толя, не надо. И я прошу — ни слова ему об этом. Разве я тебе для этого говорила?

— А зачем?

Зачем? О, неужели он не понимает? Нет, он хитрил, задавая вопрос. В жарких глазах его была тоска.

«Что за чудесный он, Анатолий, человек! — думала Марина в этот вечер, вернувшись с прогулки. — Ведь работает не меньше Федора, — отличник, активный комсомолец, спортсмен, — а какая разница между ними! Все успевает делать: и учиться и отдыхать… Бывает и серьезный и веселый, все это в меру, и все очень естественно. Я не знаю, есть ли в нем недостатки. Если даже и есть, то какие-нибудь пустячные, милые, они никого не могут обидеть… Да нет, я даже не хочу и думать о его недостатках, все в нем хорошо… А Федор… Бог с ним! Пусть ищет в каждой шутке «несерьезный подход к делу», в танцах — обывательщину, пусть ходит вечно надутый и не замечает людей… Мне что за дело?»

Если бы Марина могла трезво, глазами объективного человека оценить Федора, она не раз уличила бы себя в предвзятости. Но с тех пор как она перестала измерять свои поступки мерой любви к мужу, а в особенности после того как решила, что «не пара ему», его жизнь пошла стороной, и Марина не старалась узнать, чем живет и что думает Федор. Ее оценки относились к прошлому Федору, к тому времени, когда вдруг обнаруживала в нем недостатки. Каковы они сейчас, эти недостатки, понял ли их Федор, желает ли избавиться от них или уже начал избавляться, Марина не знала, не интересовалась этим. Носила она в себе неотчетливое и тайное чувство не то обиды на Федора, не то вызова ему, как будто он незаслуженно оскорбил ее или неосторожным, грубым прикосновением причинил боль. И, боясь потревожить прошлое, вызвать старую, обиду, она вся устремилась вперед, в новую, раскрывшуюся ей институтскую жизнь, которая постепенно становилась для Марины все более интересной и осмысленной.

Но отношения к ней Анатолия Марина все-таки не понимала. Он не выполнил ее просьбу! На следующий день хотя и не прямо, но все же выразил свое возмущение отношением Федора к семье. Анатолий вызвал Федора на спор о подвижничестве, о любви к делу и упорстве в достижении цели.