Константин Локотков - Верность

Но почему Анатолий ничего не пишет?

Она об этом подумала потому, что не могла ничего отыскать в памяти нового, связанного с их отношениями. У них мало было встреч. Его молчание почему-то не огорчало ее. Она и сама не писала ему.

Ей было хорошо так ожидать Анатолия, без писем, теряться в догадках, рисовать будущую встречу.

— Спи, Надя, — тихо сказала Марина, — уже утро…

Уже по-летнему буйствовало солнце… Студенты уходили в лес и там, в тени кустов, штудировали книги и конспекты. Скоро экзамены.

Некоторые прятались за плотными дверями аудиторий: пусть в соблазнительно-пряном запахе трав идет раннее лето — лучше не слышать, не знать… В институте последние лекции. Все тише и тише в коридорах. Только физкультурники во главе с Хмурым — «ветераном», как называют его между собой студенты, — не собираются, кажется, сворачивать своей деятельности на каникулы. По-прежнему повелительный бас Хмурого ежедневно раздается на площадке за институтом. Хмурый — друг Ванина с гражданской войны. У него чуть скуластое лицо, на мощной груди алеет орден боевого Красного Знамени.

В одной из свободных аудиторий, около учебных макетов местности, вправленных в деревянные опалубки, занимаются осоавиахимовцы.

Здесь все, как бывает в жизни: равнина с ветряными мельницами и голубыми змейками рек, исхлестанная оврагами, перелесками, дорогами… Черные жучки танков ползут в гору… орудия притаились у леса. Вспыхивают красные, белые, зеленые огоньки. Указка Хмурого руководит «боем».

В коридоре выставлена карта Западной Европы. Ломаная линия флажков ползет вниз — на Балканы, в Сирию…

— Ребята, сбежал Гесс! Сообщение германского информбюро…

— Становись! — на высокой ноте, молодо, без напряжения раздается голос Хмурого.

«Национал-социалистическая партия сожалеет, что этот «идеалист» стал жертвой одной из роковых навязчивых идей».

— По порядку номеров рассчитайсь!

«Он был одержим навязчивой идеей, заключавшейся в том…»

— Смирно! — Аркадий Ремизов обошел команду. — Идем за город. Я вас предупреждал: надеть подходящие костюмы. Соловьев, вы на танцы собрались? Зачем этот костюм?

— Да ладно, Аркашка!

— Отставить! Стоять смирно! Я вам Аркашка в комнате, а здесь — командир.

— С ума сошел, — изумленно шепчет Виктор.

— Что? — Аркадий резко повернулся к нему.

Виктор замолчал.

— Шагом… арш!

И Аркадий с осунувшимся и чуть побледневшим от бессонницы лицом (работа над дипломным проектом подходила к концу) повел свою команду за город. Зеленые бугры, перелески, застоявшаяся в оврагах вода. Черные точки вдали, за лесом, перебегают с места на место. Занятия осоавиахимовцев начались.

— Первое отделение, по-пластунски пятьдесят метров вперед… арш!

Ребята приникли к земле, ползут… Неповоротливый Борис Костенко отдувается, сплевывая крошки земли… Нет, не догнать ему Сережку Прохорова: тот, держа очки в руке, будто солнечного зайчика зажал в ладони, далеко вырвался вперед.

— Соловьев, назад!

Виктор встал с земли, пригибаясь, побежал назад.

— Как ты ползешь? — гремел Аркадий.

— Но ты же видишь — костюм…

— Я тебя предупреждал!

— Ну, Аркадий, я же не знал…

— Что за расхлябанность! Как ребенок малый!

И вдруг сбоку быстрый шепот Семена Бойцова — наблюдателя:

— Товарищ командир! Ориентир номер три, двадцать метров вправо — противник!

Аркадий выпрямился.

— Соловьев, занять позицию у березы. Ручной пулемет… Огонь — по команде! По-пластунски — арш!

Виктор замялся. И вдруг, увидев перекошенное лицо и круглые злые глаза Аркадия, плюхнулся на землю и, работая локтями, прижимаясь щекой к теплой ее поверхности (твердые комочки больно царапали кожу), быстро пополз.

— Ниже, ниже! Слиться с землей! — командовал Аркадий.

Трунов уехал на завод, где приступали к испытанию аппарата. Аркадий заканчивал последний чертеж.

Начались экзамены.

В коридорах института — тишина. На дверях аудиторий — белые листки:

«Тихо! Идут экзамены!»

Перед дверями Большой технической аудитории группа студенток первого курса ждала Семена Бойцова, который должен был проводить с ними консультацию по курсу сопротивления материалов.

В аудитории Ванин экзаменовал Бориса Костенко.

Наконец Борис вышел, и сразу — залп восклицаний и вопросов:

— Что поставил, что поставил?

— О чем спрашивали?

— Трудная задача?

— «Отлично» поставил, — снисходительно, не совсем обычным голосом, еще хранившим следы волнения, сообщил Борис, утирая платком лоб и красные щеки. — Один коварный вопрос задал… Понимаете…

И он принялся объяснять обступившим его девушкам, в чем крылась коварность вопроса, заданного Ваниным.

В заключение он сообщил:

— Сережка чудодействует… Неузнаваем!

Девушки прислушались. Из аудитории — радостный захлебывающийся голос Сережки, стук мелом по доске. И как только он вышел, девушки окружили:

— Что поставил, что поставил?

Сережка боком, молча пролез вперед. Выйдя из круга, он оглянулся и, поправив очки, озабоченно сказал:

— «Хорошо». — И пошел прочь, нахмурившись. Дождавшись Семена, студентки прежде всего засыпали его поздравлениями.

— Спасибо, спасибо, девушки, — смущенно лепетал он.

— Ну, теперь объясняй нам, — затормошила Женя Струнникова. — Пойдем, пойдем… Быстрей, а то не успеем… Эх, еще бы нам, девушки, один денек, один только денек!

Гурьбой, подталкивая Семена, они вбежали в соседнюю пустую аудиторию.

Когда Федор предложил Семену, как отличнику, проводить консультации со студентами («Это тоже будет твоя общественная работа», — сказал он), Семен испугался: как это он будет говорить перед всеми…

Но теперь, остановившись перед доской, среди обступивших его девушек, он уже не чувствовал стеснения и оживленно, с тем немного дерзким блеском в глазах, который всегда у него появлялся на экзаменах, он, постукивая мелом, писал формулы и обстоятельно объяснял все, о чем его спрашивали.

Когда вопросы были исчерпаны и девушки столпились у окна, в последний раз заглядывая в тетради, в аудиторию вошла и остановилась в дверях Надя.

Семен густо покраснел и неожиданно смело приблизился к ней.

— Надя, обрати внимание вот на что, — сказал он, волнуясь и раскрывая тетрадь.

Надя, подавив удивление (никогда Бойцов не обращался к ней первым), склонилась к тетради.

Забыв все вокруг, чувствуя только близко-близко теплое дыхание девушки, Семен в остром, распиравшем его восторге говорил, говорил…

Все это давно известно Наде, но она не перебивала. Ей было грустно. Несколько минут назад из соседней аудитории вышел Виктор и, не поздоровавшись, прошел мимо.