Анатолий Буйлов - Большое кочевье

Плечев выжидательно посмотрел на Долганова:

— Михаил! Объясни, пожалуйста, как вы оказались здесь? Что это за олени? Надеюсь, это не остатки вашего двухтысячного стада?

— Нет, не остатки! — хмуро успокоил Долганов председателя и вновь, как Шумкову, но уже раздраженным голосом принялся объяснять ситуацию.

Плечев слушал внимательно, изредка кивал, и нельзя было понять, то ли соглашается он, то ли сдерживает свой гнев до поры до времени. Но вот Долганов смолк, сердито затем спросил:

— Чего молчишь, председатель? Давай ругай меня. Вон Шумков уже поругал, за тобой очередь…

— А ты чего нервный такой, Михаил? — Плечев сосредоточенно о чем-то думал. — Значит, говоришь, Василий Петрович уже поругал тебя? Так сколько, говоришь, здесь быков-кастратов?

— Сколько, сколько… Какой план был, столько и пригнали — четыреста голов! Ну, кроме того, двадцать голов еще сами отбраковали — важенок старых да разных больных, вот и считай, коли грамотный, все они тут…

— Ох и нервные вы стали, ребята, прямо жалко смотреть на вас. Да вас, таких нервных, и «замуж»-то никто не возьмет, — лицо председателя прояснилось. — Видно, устали… Ну ладно, все вы сделали, кажется, правильно. Правда, я в этом еще не уверен полностью, но поживем — увидим. Одно ясно: поступили вы по совести, это уже хорошо. Но дисциплину ты, Михаил, все-таки нарушил, и тут тебя следует пожурить. Надо было хотя бы предупредить нас. А вдруг не получится твой эксперимент? Придется тебе тогда отвечать по всей строгости, а если бы сделал с нашего согласия, всю вину мы бы поровну разделили. Впрочем, все это ерунда — щелкнул ты нас по носу правильно! На следующий год построим на Маякане второй кораль, и больше не придется вам и Василию Ивановичу гонять стада в такую даль. Ну, а сейчас гоните своих оленей, немного осталось. Недельку в поселке отдохнете, а потом мы вас вместе с корализационной учетной комиссией на Маякан отправим.

Плечев обернулся к незнакомому пастухам человеку, который молча стоял в сторонке.

— Вот видите, Николай Павлович, какие у нас пастухи? Орлы!

Незнакомец улыбнулся в обледенелые усы, чуть кивнул. На нем были новые, только что, видно, полученные со склада торбаса, огромный собачий малахай — вероятно, взятый на прокат у какого-нибудь каюра — и темно-синее, ладно скроенное драповое пальто с дымчатым каракулевым воротником.

— Это, ребята, наш новый зоотехник — Николай Павлович Керпилев…

— А скажите, Игорь Константинович, что там про Аханю нашего слышно? Мы его на вертолете отправили… — перебил Родников председателя.

— Аханя ваш, ребята, жив и здоров, не беспокойтесь. Улита недавно из Магадана прилетела. Краем уха слышал, что операцию старику хотят делать. Вот все, что знаю об этом, — Плечев виновато развел руками и обратился к нахохлившемуся в стороне Шумкову: — Ты, Василий Петрович, возвращайся сейчас в поселок, собирай там на забойную площадку всех, кого сможешь, пенсионеров обойди в первую очередь, там есть такие старухи, которые за полчаса оленя полностью разделывают, вот их и пригласи. Сходи в интернат, может, школьники старших классов помогут… Впрочем, не ходи туда, обойдемся, незачем ребятишкам на кровь смотреть. Организуй все как положено, я подъеду завтра. — Плечев кивнул пастухам: — Ну, пока, ребята, делайте свое дело — завтра увидимся.

Вскоре обе нарты разъехались в разные стороны. Пастухи долго провожали взглядом ту нарту, которая мчалась к коралю.

Дарья Степановна встретила Николая, как всегда, приветливо и сразу же захлопотала у плиты.

— Вот хорошо-то, что сёдни ты пришел, а завтра я на сутки в дежурство заступлю. Пришел бы, сердешный, в дом, а в дому не топлено.

Николай накачал в цинковый бак воды и поставил его на плиту. Затем он вынул из чемодана чистое белье, мимоходом глянул в зеркало, зачем-то поскреб ногтем клеенку на столе, без нужды передвинул стул, потрогал спинку кровати, с интересом разглядывал знакомые предметы: обшарпанный будильник на этажерке, швейную машину, накрытую атласной голубой тряпицей, старенький круглый репродуктор в углу над этажеркой, дешевый полотняный коврик над кроватью. Осматривая все эти вещи с таким интересом, точно видел их впервые, он ловил себя на странном желании непременно потрогать все это рукой.

Пока нагревалась в бачке вода, пока Николай наслаждался «своим присутствием в цивилизованном мире», Дарья Степановна начистила картошки, сообщила все самые важные поселковые новости: кто родился, кто умер, кто женился, кто с кем подрался.

Далее Николай узнал, что в поселке построили за это время три двухквартирных дома, поставили новую лесопилку и намерены строить большой новый клуб, такой, чтобы в нем «умещалось широкое кино». А когда Николай, склонившись низко над тазом, обмывал мыльную голову, Дарья Степановна словно бы мимоходом сообщила:

— А тут без тебя наша Стешка совсем заскучала, все спрашивает у меня, когда ты из тайги придешь. Влюбилась она в тебя, што ли? — И тут же перевела разговор на другую тему.

Николай смутился, плеская водой, сделал вид, что ничего не слышал. К счастью, Дарья Степановна больше об этом не заговаривала, только нет-нет да и сверкнет в ее добрых глазах, обращенных на постояльца, лукавая искорка.

Утром он услышал сквозь сон скрип насоса. Монотонный тихий голос Дарьи Степановны кому-то выговаривал:

— А ты сама-то будь посмелее да понастойчивей. А как же, а как же ты думала? Это тебе не блины испечь — это жизнь. Мужики-то все толстокожие, шея длинная — пока дойдет до головы… А он, вишь, к тому же и стеснительный, а ты посмелее будь, посмелее…

Когда Николай проснулся окончательно, в доме стояла тишина и никого не было. Он не знал, что и думать: приснился ли ему этот странный разговор, или все это было наяву?

Неторопливо позавтракав, Николай отправился на почту за письмами.

В поселке суета, то и дело мимо окон проносятся упряжки собак, куда-то торопливо идут люди, около пекарни стоит «Беларусь» с тележкой, в которую садились женщины, туда же, в тележку, кидали какие-то узлы, веревки, ведра.

«Куда они все?» — удивился Николай, с интересом приникая к окну, но, увидев около трактора Шумкова, широко размахивающего перед трактористом руками, догадался: на забойную площадку едут.

Ему даже приятно стало от сознания того, что они, пастухи, задали колхозникам столько работы. Теперь дня три, не меньше, колхозники будут с утра до ночи забивать пригнанных оленей, разделывать туши, складывать их в штабеля, потом отправлять самолетами в Магадан. А оттуда повезут это мясо еще дальше — на золотые прииски. И тысячи людей будут есть его в столовых, в ресторанах, в детских домах, больницах.

…Вечером он сходил в клуб, посидел в библиотеке, но кино смотреть не остался.