Николай Наумов - Полковник Горин

— Донесли о нем командиру или штабу дивизии?

— Я решил доложить вам лично.

— Но в действительности я бы мог здесь и не быть.

— Вы здесь…

— Ну хорошо.

Выпрямившись, Аркадьев уверенно доложил выводы об обстановке и свое решение. Горина покоробила размашистость намерений командира полка, пренебрежение к тому, что творилось на фронте; прикрытие дрогнуло, возможно, на глазах авангарда, который еще не испытал опасностей боя, не узнал силу оружия, удар противника может смять его, и что потом будет со всем полком, лихо выдвигающимся навстречу опасности, трудно предугадать.

К Аркадьеву подошел майор Савченко и подал радиограмму. Когда командир полка прочитал: «Действовать согласно вашему решению», от недоумения у него приподнялся козырек фуражки — своего решения штабу он не передавал.

В предчувствии крутого разговора майор Савченко насторожившимися ноздрями втянул воздух и, с трудом одолевая противное ему самому смятение, ответил:

— Я донес обстановку в штаб дивизии и изложил свое мнение.

— Какое?! — наливаясь недовольством, спросил Аркадьев.

Майор доложил.

— Кто командует полком?

— Вы, товарищ полковник.

— Так почему же…

Горин остановил готовое уже вырваться возмущение Аркадьева:

— Он сделал то, что обязан был сделать. Так его учили в академии. Его мнение приняло силу закона — пришел приказ, и его следует немедленно выполнять. Отдавайте распоряжения.

Из полка Горин уезжал с ощущением, будто в судне, на котором делала переход дивизия, образовалась опасная брешь. Залатать ее, возможно, удастся. Но, чтобы беда не повторилась, надо быстрее и крепче браться за Аркадьева. Нехорошо на душе было и от того, что молодой майор оставался с командиром полка без защиты. Аркадьев, конечно, не забудет ему инициативу, благодаря которой все его, командира полка, действия оказались по меньшей мере опрометчивыми. Предупредить Аркадьева прямо было опасно — это еще больше бы уязвило его самолюбие и ухудшило отношение к начальнику штаба, а от этого страдал бы полк. «Пусть майор, — подумал комдив, подъезжая к штабу дивизии, — испытает лихо, посопротивляется ему. Выстоит, не сломится — будет командиром. Только не прозевать трудный момент, чтобы не потерял веру в справедливость».

По расчетам Сердича, удар Берчука по полку Аркадьева оказался тяжелым. Спас его отход на опушку леса и ввод в бой командиром дивизии раньше времени танкового резерва.

Горин и Сердич заканчивали обсуждение последующего хода учения, когда в сопровождении Знобина в автобус вошел генерал Амбаровский.

Вид его был недовольным. Быть таким, считал он, есть веские основания. По стрельбе полки дали неважный результат, к тому же чуть не случилось тяжелое ЧП. Сумеет ли дивизия за оставшееся до инспекции время наверстать необходимое, генерал не был уверен и решил предъявить командирам полков и кое-кому еще самые строгие требования. Ему не хотелось свой первый блин в новой должности, назначение на которую, по его предположениям, должно было вот-вот состояться, преподносить инспекции комом.

Выслушав доклад Горина, он хмуро поздоровался и сел за откидной стол.

— Где мой штабник? — спросил он, снимая фуражку.

— Пишет замечания по учению.

— Позовите.

Сердич ушел.

— Ну как командуют командиры?

— По-разному.

— А их подчиненные стреляют одинаково неважно, особенно твоего хваленого Берчука. Физподготовка тоже отстает… И общий порядок желает лучшего. Считаю, надо поторопиться с назначением тебе первого заместителя.

— Если задержка за моим мнением…

— Нам хотят прислать какого-то службиста из Москвы. Он, наверное, забыл уже, как заряжается автомат.

— Если из Генерального штаба — это хорошее переливание крови. Оно практиковалось в русской армии давно.

— Может, и хорошо, но нам своих нужно продвигать, чтоб люди тянулись, иначе мхом обрастут. Каково твое мнение об Аркадьеве?

Горин долго не мог разжать сами собой стиснувшиеся губы — так неожиданен и плох был выбор Амбаровского.

— Что молчишь? Не нравится?

— Больше. Есть причины, по которым ему не желательно давать повышение.

— Какие? — Черные глаза генерала насторожились.

Горину не хотелось называть истинные доводы, поскольку они нехорошо представляли Аркадьева командиру соединения, и он высказал те, что были помягче:

— Он недавно в дивизии и еще не показал ничего хорошего…

— Служил в другой, и не так плохо.

— Он растерял знания…

— Но приобрел опыт; три года заместитель, пять лет командовал полком, не говоря уже о работе в разных управлениях и отделах. Возражения нахожу недостаточно убедительными. — И добрее: — Да и кто из нас в повседневной суматохе может удержать в голове все, чему учили в академии? Сам же говорил на лекции: все меняется, движется галопом… Станет замом, получит побольше свободного времени, подтянется.

Михаил Сергеевич понял, что Амбаровский не склонен отступать от своего намерения продвинуть по службе однокашника, и решил назвать истинные причины:

— Хотя Геннадий Васильевич полками командует давно, стиль его работы требует серьезной правки.

— Именно?

— Жестко требуя с других, он обходит себя.

— К тому же щеголяет единовластием, — поспешил добавить Знобин.

— А вам хочется, чтобы он командовал с оглядкой на замполита? — устремил на Знобина недовольный взгляд генерал.

— Нет, — не отводя глаз, ответил Павел Самойлович. — Командовать должен один, а работать с людьми.

— А есть ли граница между командованием и работой командира?

— Границы нет, разница — есть.

— Где нет границы, там появляется путаница.

Увидев, что и после этих слов оба полковника намерены отстаивать свое мнение, Амбаровский смягчил тон:

— Аркадьев, что же, по-вашему, не понимает, как должен вести себя командир? Растолкуйте. Способен же он понять, где надо давать людям выговориться, высказать свое мнение?

Вместо ответа Горин привел последний довод, хотя высказывать его, кажется, было рано.

— Я не могу дать положительную характеристику человеку, который поступает непорядочно по отношению к своему сослуживцу.

— Яснее… — Губы генерала нервно дернулись. Ему сказали «нет», когда он еще не отказался от своего «да».

— Аркадьев пытается стать непрошеным другом жены уехавшего в длительную командировку полковника Степанова.

Довод был столь веский, что Амбаровскому пришлось отказаться от натиска.

— Если так, то дурак. — Успокаивая себя, генерал легонько ударил рукой по столу. И вдруг повернулся к Горину: — А не сводишь ли ты давние мальчишеские счеты? Говорят, и ты когда-то был неравнодушен к Ларисе Константиновне…

На обескровленном бессонной ночью лице Горина выступил бледно-лиловый румянец. «Кто мог об этом сказать Амбаровскому? Сама Лариса Константиновна? Маловероятно. Проговорилась мужу, а тот генералу? Но это же непорядочно…»