Иван Вазов - Повести и рассказы

— Да, никому нет дела до Фарлама, — машинально повторил Хаджи Смион, глядя на злополучную юбку и кошку, сушившихся на солнце.

— Ежели кто окатит твоего Англичанина — да не синей краской, а просто помоями, и скажет ему: «Пойди поваляйся на желтой тафтяной юбке Хаджийки», — ты потерпишь?

— Не потерплю.

— А как же Фарламу с этим мириться?

— Ты прав: не прощай, будь мужчиной, держись!

— Это ли не поруха чести моей фалимилии? Ведь смертоубийца обесчестил ложе мое.

— Верно. Человек одной честью жив! — согласился Хаджи Смион.

Варлаам немного подумал, потом прошептал:

— Знаешь что?

— Ну да. А что?

— Не говори никому.

— Никому не скажу.

— Дай мне свое…

Хаджи Смион вперился в глаза собеседника:

— Мое?

— Дай мне его! Смертоносное…

— Ружье?

— Ну да.

— Зачем оно тебе?

— Дай.

— Оно заряжено.

— Заряжено…

Хаджи Смион испуганно оглянулся по сторонам.

— Молчи. Как бы кто не услыхал.

— Слушай.

— Ну ее к дьяволу, эту затею.

— Дай его Фарламу, не бойся.

— Нет!

— Слушай, я в него не стану стрелять. Убийства не будет.

— А на что ж оно тебе?

— Сейчас Фарлам тебе скажет.

Хаджи Смион еще раз отрицательно покачал головой.

— Ты понимаешь, Хаджи: этот Селямсыз — страшный негодяй.

— Знаю. Ну?

— Он ночью залез ко мне во двор, ты подумай…

— Так, так.

— Он может как-нибудь ночью опять стену перелезть и напасть на мою фалимилию.

— Понимаю. Разве прошлый год Геревица, что гряды с розами ему перекапывала, не жаловалась на него в общину?.. Береги свою честь, Варлаам.

— Так дай же мне свое смертоносное!

— Сохрани боже!

— Я не стану до смерти убивать, а только постращаю. Ведь ты же мне друг?

— Нет, нет, ружье — это не игрушка. Береги свою честь, Варлаам!

И Хаджи Смион поспешно скрылся в воротах.

Удаляясь, он опять услыхал возносящиеся до самых облаков громкие крики.

Перемирие кончилось. Между двумя генералами и их батареями начался решительный бой.

Хаджи Смион, погруженный в размышления, медленно переступил порог кофейни. Там было довольно много посетителей, среди них несколько уже знакомых нам. Йота с большим пылом рассказывал им об утреннем приключении, взволновавшем весь город. Хаджи Смион тихо сел и стал слушать.

— Ну, нипочем не соглашается! — продолжал Иванчо. — Тут не стерпел я и говорю: «В конце концов ты же отец четырнадцати детей и прочее… Какой пример ты им подаешь? Подумай: отец ведь!»

— Это Селямсызу? — вмешался Хаджи Смион; он не мог удержаться, чтобы не похвастать добрым делом, которому посвятил сегодняшнее утро. — А я то же самое Варлааму толковал, мы с тобой словно договорились.

Иванчо поглядел на него недовольно и продолжал:

— Только вижу, — он опять в сторону… «Я, говорит, то и то!» Нет, сударь, — говорю ему благородно, — ты попечитель школы. Или эту честь ни за что считаешь?

Хаджи Смион, приготовившись скинуть левый башмак, вмешался снова:

— И я то же самое Варлааму сказал. «Ведь тебя, говорю, в школьные попечители выбрали. Я сам голос за тебя подавал. А ты нас позоришь… ей-богу, позоришь!»

Иванчо отмахнулся от Хаджи Смиона, сложил губы в кислую гримасу и продолжал:

— Тут Селямсыз стал сдаваться. Вижу, проняли его слова мои. «Иванчо, ты прав», — говорит.

— И Варлаам сперва упирался, а под конец сказал: «Ты прав…» То же самое!

И Хаджи Смион важно оглядел все собрание.

Иванчо кинул на Хаджи Смиона свирепый взгляд. Заметив, что тот снял башмак, чтобы говорить, он предупредил его намерение.

— Кажется, уж совсем убедил его. Но вдруг он мне: «Хребет! Не могу. Нет, нет, не могу. Чтобы этот разбойник анатолийский ворота мои бесчестил!..»

— Вот, вот! И Варлаам тоже: «Я, говорит, этого смертоубийцу и Иуду Искариотского, который фалимилию мою бесчестит…»

— Замолчи, невежа! Попечители! Позор для болгарского народа! — в бешенстве закричал Иванчо.

Среди присутствующих послышался смех.

Хаджи Смион презрительно поглядел на Иванчо и строго промолвил:

— Будь американцем, сударь. Веди себя чинно.

Но через минуту гнев его прошел, и он охотно принял предложение Иванчо сыграть в карты…

— Только честно, без обмана, — прибавил Иванчо.

— По-американски, — ответил Хаджи Смион, усаживаясь удобнее.

Игроки несколько раз сдали карты в полном молчании.

Первым нарушил его Хаджи Смион.

— Знаешь, как звали не прошлогоднего, а позапрошлогоднего кадию?

— Пять да три — восемь, да один — девять… Кого?

— Позапрошлогоднего… четыре и четыре — восемь… Ходи.

— Хаджи Юнуз, что ли?.. Ходи, чего тянешь?

— Малая. Берешь? — воскликнул Хаджи Смион.

— Черт подери, допек ты меня! Всю душу выжег и прочее… На! Грабь!

— Пять, два… три… десять!

— Крупная! Ох! — испуганно вскрикнул Иванчо. — Нет, постой, постой! У тебя ведь девять… Как же десять? Долой, долой, долой крупную!

— Ах, волки заешь!.. А я десять очков насчитал, обчелся… На, возьми ее себе!

И Хаджи Смион с сердцем кинул карту на землю.

— Вперед, пожалуйста, честно, без обмана… — сказал Иванчо, забрав при следующей сдаче и крупную и мелкую.

Хаджи Смион, насупившись, обдумывал ход. Игра продолжалась.

— Теперь — будь сам свидетелем, Хаджи Смион: я благородно, как полагается, — понимаешь?.. Игра, прямо сказать… Ну, не идет чертова карта… Эх, будь у меня сейчас девятка!.. Погоди, погоди: я посмотрю, чем ты кроешь. Два да три — пять, да четыре — девять и прочее. Ладно, бери.

— Экий ты недоверчивый, — сказал Хаджи Смион, пряча себе под колено три карты Иванчо. — Проклятые трефы не идут… Эй… эй, ты чем покрыл валета?

— Валетом же, — добросовестно ответил Иванчо.

— А я уж подумал, не королем ли… Мне показалось — корона, — сказал Хаджи Смион, покрывая даму единицей и быстро смешивая их с другими картами.

Но Иванчо, не слушая уверений Хаджи Смиона, потребовал, чтобы карты последнего были проверены и было выяснено, сколько у него дам.

— Правильно, правильно, — послышались голоса.

Хаджи Смион поспешно смешал свои карты с картами Иванчо и сердито промолвил:

— Я так играть не стану!

— Как же это, сударь? Записываю себе пять. А ты плати за кофе и прочее. Зачем карты смешал? Или баранами всех считаешь?

— Кто тебе о баранах говорит? Но я не желаю слушать оскорблений. Играй по-американски.

— Разве ты не мошенничал?

— Кто?

— Разве я не поймал тебя два раза?

— Врешь! — крикнул Хаджи Смион.

— Сам ты врешь, как бородатый цыган!

С этими словами Иванчо швырнул ему карты в лицо; при этом он толкнул хозяина, разносившего кофе, и все оно вылилось на плечо Хаджи Смиону.

Трудно сказать, что сделал бы Хаджи Смион, если б был обут в это мгновение. Но Иванчо отбежал в другой конец комнаты и шепотом спросил Мирончо: