Иван Вазов - Повести и рассказы

При появлении хаджи Енчо в классе сначала воцаряется мертвая тишина, а затем с парт начинают раздаваться приглушенные смешки.

Учитель встает, с дружеской, почтительной улыбкой молча кивает попечителю и пододвигает ему стул, чтобы он сел.

Хаджи Енчо садится, глубоко вздыхая от усталости, и обмахивается кумачовым платком. Учитель же стоя продолжает объяснять урок про Лютера.

Хаджи Енчо слушает с большим вниманием. Видать, этого достопочтенного человека весьма интересует эпоха Реформации. Но он не задерживается у нас долго: окинув беглым взором все парты, дабы убедиться, что они заняты, оглядев низкий потолок и пол, зияющий и некоторых местах щелями и нуждающийся в ремонте, хаджи встает, раскланивается с учителем и выходит.

Учитель любезно ему улыбается, берет стул и продолжает урок, несмотря на веселое шушуканье учеников, вызванное уходом попечителя.

Вскоре снаружи доносятся крики хаджи Енчо, еще со двора начинающего распекать расшалившихся учеников начальной школы, которую он отправляется инспектировать.

Эти безобидные инспекции, конечно, веселили учителей, однако ж не считаться с ними они не могли. Рябое, доброе лицо попечителя, которое могло возникнуть перед ними в любую минуту, заставляло их соблюдать точность. Так что хаджи давал и нравственный импульс просвещению в городке.

Мы тоже привыкли к частым визитам попечителя. Они почти всегда случались во время уроков; они развлекали нас на скучных занятиях, состоявших в пересказах выученных уроков и объяснении новых. Все с нетерпением посматривали на дверь в надежде увидеть привычную фигуру хаджи Енчо, который бы внес разнообразие в наше бытие. Несколько приглушенных сдавленных смешков были бы так кстати в этот момент! Ибо хотя попечитель старался не произносить ничего, кроме обычных приветственных слов «Добрый вам день, учитель! Ну как, слушаются детки?», его большое лицо, его спокойный и честный взгляд, то, как он важно и чинно восседал на учительском стуле, таило в себе так много комического, что мы, прикрывая рты, склоняли головы над партами. Молодым свойственно насмешничать, но они это делают не со зла, а от неодолимой потребности к живым впечатлениям. На улице он не вызывал у нас никакого смеха, в нем не было ничего смешного: он был как все остальные люди, но его появление в классе порождало безудержное веселье. Может, нас заражала и побуждала к подобному невоздержанному веселью любезная улыбка учителя, хотя она была вызвана совсем иными причинами. Такая стереотипная улыбка появлялась у него на губах при встрече с любым другим попечителем или именитым горожанином. Это была некая смесь привычной вежливости просвещенного человека и раболепия болгарского учителя, знающего, что встреченный господин, если ему вздумается, может повлиять на его судьбу. Проявление невнимания к влиятельному горожанину, любое, малейшее небрежительное отношение к его особе может посеять в его душе семя недовольства, чреватого ненавистью, интригами, гонениями… Наш учитель, который был нездешний, но поселился в городе с женой и семьей, знал, что остаться без работы было бы для него большим несчастьем… Так что эта красноречивая улыбка была щитом для учителя, громоотводом против возможных молний уязвленного чорбаджийского самолюбия. Она стала для него привычной и не стоила ему почти никаких усилий, не то что вначале; теперь она появлялась вопреки его воле, инстинктивно. Улыбка, исполненная глубокого трагизма. В этой улыбке вся история Голгофы тех безвестных героев турецких времен, которых называли общинными учителями.

Несмотря на всю невежественность, доброту и наивность хаджи Енчо, наш учитель, улыбнувшись своей обязательной улыбкой, становился скованным, говорил строгим, дрожащим голосом; он, очевидно, робел и даже волновался. Хаджи Енчо не понимал ничего из того, что говорилось на уроке, но учитель знал, что на попечителя может повлиять самое ничтожное обстоятельство и заставить его недовольно покинуть класс, а вся его судьба зависела и от хаджи Енчо… Видимо, поэтому учитель всегда старался в присутствии попечителя вызывать лучших из нас. Ежели случайно кто-то отвечал невпопад, учитель не показывал своего неодобрения, чтобы не дать понять этого попечителю, но добросовестно и ловко поправлял ученика. Например, на уроке физики учитель спрашивает:

— Какие бывают тела в природе?

Ученик затрудняется, но смело отвечает:

— Тело состоят из маленьких частичек, называемых атомами, которые…

— Да, да, — отечески подхватывает учитель, — тела, то есть, бывают твердые, жидкие и газообразные… да, садись!

— Молодец, Колчо, — замечает хаджи Енчо.

Учитель прибегал к этим маленьким хитростям, совершенно, впрочем, ненужным, в присутствии хаджи. Это была еще одна причина, из-за которой мы, а особенно ленивцы, так радовались приходу попечителя.

Но эти инспекции не всегда кончались так мирно.

Однажды один из уроков риторики вызвал страшный гнев хаджи Енчо и поставил в трудное положение учителя.

Он спрашивал нас про периоды и попросил одного из учеников привести ему пример разделительного периода.

— Разделительный период связывается союзами или, или.

— Правильно, приведи пример.

Ученик подумал немного, пытаясь придумать период, но поскольку пример не приходил сразу на ум, он стал оглядываться вокруг. И наконец громко выпалил:

— Наша школа или будет починена, или рухнет!

— Правильно, — сказал учитель, но тут же покрылся холодным потом, осознав всю нелепость этого примера.

Хаджи Енчо вскочил: он впервые уловил смысл непостижимой его уму науки — риторики.

— Прекрасно, учитель! Так вот какой науке ты учишь этих балбесов! — воскликнул он. — Стало быть, наша школа разрушится до основания, если не будет починена! А что здесь неисправно, осел паршивый? — обратился попечитель к ошарашенному ученику. — Чем, по-твоему, занимается здесь дедушка хаджи, мух ловит?.. Ну-ка открой, осел, свои зенки пошире да оглядись и скажи, отчего это рухнет школа?.. Столько денег тратим, школа у нас, как севастопольская крепость… Да мы разве для этого вас здесь учим, и учителям платим, и за дрова, и за стекла, и за бумагу, чтобы вы на нас как собаки лаяли… Верно говорят: не мечи бисера перед свиньями…

Попечитель все больше и больше распалялся: его широкая грудь волновалась и высоко вздымалась, глаза метали молнии, под конец из них закапали слезы. Никто еще не видел хаджи таким сердитым. Его самолюбие было жестоко уязвлено словами ученика, но он не сказал ни одного обидного слова учителю; только по играющим на щеках желвакам чувствовалось, сколько еще невысказанной боли и гнева кипело в его душе… Бедный хаджи, как же плохо ценили его труды!