Дмитрий Урин - Крылья в кармане

— Скажите цитату, митрополит, — настойчиво повторил отец, — мальчику будет полезно послушать.

Митрополит вздохнул и сказал:

— Издание второе, дореволюционное, страница сто… забыл! «Философы до сих пор занимались тем, что объясняли мир, задача же состоит в том, чтобы его переделать». Вы говорите об этом?

— Об этом самом, — подтвердил Игорь Михайлович и торжественно, театрально пожал ему руку. — Хотите еще чаю? А вина? Ну, выпейте, митрополит, рюмочку, — не повредит.

Спал эту ночь Игорь Михайлович спокойно. Он не обратил внимания на то, что, прощаясь, митрополит сказал: «Завтрашний день я у вас все-таки проведу», и поэтому очень удивился, когда, уезжая на работу, увидел, как тот пешком шагает вдоль трамвайной линии на дачу. Домой с работы удалось позвонить только в три часа. Жена сказала, что Мишка с митрополитом все утро гуляли по лесу, что потом мальчик пошел к себе в пионерские лагеря, а священник уехал, распрощался, просил передать привет и благодарность за гостеприимство и оставил записку.

— Длинная? — спросил Игорь Михайлович.

— Я не читала, — ответила жена.

— Посмотри.

Несколько минут Игорь Михайлович прождал у телефона, трубка в эти минуты казалась ему необычайно легкой, пустой, как будто звук увеличивал ее тяжесть.

— Игорь, что это значит? — услышал он тревожный голос жены. — Я читаю, слушай! «Мой многоуважаемый оппонент, с вашего разрешения я сделал все, что требуется. Ваш сын побежден, загляните в его сердце и убедитесь». Без подписи. Игорь, что это значит?

— Пустяки, — сказал Игорь Михайлович и повесил трубку.

Она лежала на рычаге, а он держал руку на ней, словно собирался позвонить сейчас же в другое место.

Куда? О чем? Кого вызвать?

Костлявая рука митрополита и круглая голова сына… Когда он это видел? Вчера? Или это только что ему передали по телефону?

Он ушел с работы, быстро отдав нужные распоряжения, сказал, что из дому вызывают, что заболел сын, и отправился на дачу; домой, однако, не заехал, велел шоферу ждать у пионерских лагерей.

Они раскинулись на опушке за лесом невдалеке от того места, где несколько дней тому назад он решал шахматную задачу. Машина осталась на дороге. Игорь Михайлович прошел лес, показавшийся ему сегодня очень коротким, очевидно, потому, что в этих местах он никогда не ходил так быстро.

Вскоре он увидел дым костра. Среди деревьев на траве сидели дети. Веселое пламя танцевало над чайником. За пламенем стоял Мишка и о чем-то горячо говорил. Отец не слышал слов, он видел волнение мальчика, видел неподвижность всех, кто его слушал, видел, что только пламя бушует, что только оно не застыло во внимании, увидел, наконец, как Мишка, продолжая свою речь, поднял руки и странным для него образом простер их, что-то доказывая. Этот жест митрополита, когда руки как бы покрывают какой-то невидимый предмет, и горячность мальчика теперь, после записки, все объяснили отцу, и он рванулся вперед, словно ему нужно было поспеть на помощь.

Он подошел близко, но никто из детей не заметил его: так были захвачены они.

— Раньше я читал о таких делах в книжках, и досада брала меня, что это было давно, что люди были дурные и не могли ответить, как надо, — говорил Мишка. — Вот, думал я, если б сегодня были такие звери, мы бы им показали… И что же, ребята? Это происходит сегодня. Сегодня их бьют раскаленными железными прутьями, вырывают ногти, сжигают волосы и говорят: «Сознавайтесь, кайтесь!» А они не хотят, они «плювают», то есть плюют, и умирают, что называется… Ребята! А детей их водят в церкви и приучают верить в Бога, то есть, другими словами, стращают их, запугивают. И это в культурной стране, в Германии! А что, если мы обернемся и возьмем Китай…

Игорю Михайловичу захотелось прыгать, бросать щепки в костер, танцевать вокруг, петь, — он ворвался в круг детей, поднял какого-то хлопца и с криком: «Пионеры, лови!» — стал бегать вокруг деревьев. Дети вскочили, быстро поймали его, держа за штаны. Мишка возмущенно сказал:

— Батя, не путайся, у нас мопровское собрание.

— Ах, вот ты какой! — крикнул отец. — А почему ты вчера молчал со священником?

— А что с ним спорить, когда он пропащий? Кому он нужен? — ответил Мишка.

Отец стоял в толпе детей. Они держали его со всех сторон, ухватившись за брюки, за гимнастерку. Мальчик, сидящий на его плечах, сбросил наземь фуражку и крикнул:

— Лови!

Игорь Михайлович вырвался и, неся все того же ребятенка на плечах, убежал в лес. Дети бросились за ним, но он прыгал, выкручиваясь, изворачиваясь, и кричал:

— Не отдам сына, не отдам!

Ребятенок крепко держался за его голову, визжал и дразнил товарищей:

— Лови батю! Путешествие на верблюдах. Лови!

Лес заполнился криками. В игре Игорю Михайловичу казалось, что он пробегал мимо многих костров, дети хохотали, осыпали его шишками, дразнили, и сквозь шум, радость, сквозь свое детство он слышал отчаянный Мишкин голос:

— Батя! Собрание продолжается! Сколько тебе лет, батя?!

<1934>

Искренний привет вашей уважаемой супруге. Я уже весьма научен украинской жизнью (Укр.).

Несчастий, бед (идиш).

Учеба (идиш).

Здесь неточность: повесть (а не рассказ) «Митрополит» напечатана в 5-м номере журнала «Красная новь» за 1934 год.

ДСП — до сих пор.