Юрий Пронякин - Ставка на совесть

Именно это напластование из уязвленного самолюбия, обид и недоверчивости затуманило Ивану Прохоровичу глаза и помешало сразу разглядеть в предложениях Петелина «рациональное зерно». Лишь спустя некоторое время Иван Прохорович признался себе, но не сказал Петелину, что теоретическая конференция — дело стоящее. Вслух же он произнес только: «Не возражаю». А когда секретарь партбюро ушел, еще раз подумал: не кто иной, как он, полковник Шляхтин, должен сделать доклад на конференции. После отчетно-выборного собрания он ни разу не выступал перед полком, даже когда нужно было — перепоручал начальнику штаба. Но на теоретической конференции он выступит сам, ибо дело касалось чисто военной области. А кто в полку лучше понимает природу современного боя и знает, какие требования предъявляет он бойцу? И еще одно связывал Шляхтин с предстоящей конференцией: глубоким, умным докладом он восстановит свой упавший престиж — волевого, сильного командира полка.

Иван Прохорович встал из-за стола, с удовольствием хрустнул замлевшими в плечах суставами и повернулся к окну. И только сейчас открыл для себя, какое удивительно чистое и волнующе-ласковое на дворе утро.

Теоретическая конференция на тему: «Особенности современного общевойскового боя» проходила на густо окруженной акацией веранде, служившей в лагере классом для занятий с офицерами и залом заседаний.

Стоя за легкой фанерной кафедрой, полковник Шляхтин, строгий и важный, почти не заглядывал в раскрытую рабочую тетрадь с записями. Уверенным басом излагал он утвердившиеся в последнее время взгляды на современный бой.

Полковник увлекся. Он свободно оперировал еще не привычными для многих офицеров, воспитанных на классическом военном искусстве, формулировками и числовыми величинами, уверенно водил указкой по развешенным схемам с грифом «секретно», испещренным условными обозначениями боевых порядков сторон. Громовой голос оратора звучал вдохновенно. Чувствовалось: то, о чем говорил командир полка, было его убеждением, хотя три-четыре года назад его тактические взгляды были иными, и он с не меньшей страстностью, чем теперь, проводил их в жизнь. Офицеры слушали внимательно, даже напряженно, и хотя сами знали, что в военном искусстве происходит ломка, они, захваченные речью своего командира, начинали глубже сознавать, насколько эта ломка серьезна и бесповоротна. Они представляли, что принесет стране, народу, их собственным семьям новая война, если, она разразится. Однако ж со всей серьезностью стремились постичь особенности этой войны в целом и боевых действий частей и подразделений в частности. В иное время, в иной обстановке, слушая по радио последние известия или читая в газетах о головокружительной гонке вооружений и милитаризации Западной Германии, они с тревогой спрашивают себя: «Чем это кончится?» Вместе со всеми советскими людьми они одобряют разумные предложения нашей делегации на сессиях Генеральной Ассамблеи ООН о разоружении, о мире. И, как всех, их до злости возмущает дипломатически верткое упорство Запада.

Но сейчас эти люди словно забыли, что всем существом своим они против войны. Потому что сами — военные. Они ясно сознают свое предназначение. И как бы ни было естественно для каждого из них стремление к мирной жизни, они понимают: мир в наше сложное и жестокое время держится не на трепетных крыльях белых голубей. И ни у кого не возникало сомнения: нравственно ли изучать и развивать теорию будущей войны, против которой мы сами же выступаем? Другое волновало сейчас слушателей. Какое место в ракетно-ядерной войне отводится обычным видам оружия? Ствольной артиллерии хотя бы. Или как быть с исходными позициями для наступления? Ведь радиус поражения атомной бомбы велик, значит, войска должны находиться от противника на каком-то безопасном удалении. Тогда как в Отечественную войну, наоборот, перед началом наступления старались подойти к противнику как можно ближе, чтобы сразу, как только артиллерия перенесет огонь в глубину, атаковать его. Свойства нового оружия еще не были до конца изучены, поэтому и взгляды на тактику боя постоянно уточнялись и совершенствовались. Немало было неясностей…

Время для ответов на вопросы, которые посыпались к докладчику, едва он сошел с кафедры, решили отвести в конце конференции, а до того выслушать содоклады о роли танков в будущей войне, об инженерном обеспечении боевых действий, о противоатомной защите, о работе тыла, послушать всех, кто желает высказать свое мнение.

Хабарову, как и большинству, доклады понравились, особенно первый. Страстность и убежденность Шляхтина-докладчика открыла для Хабарова новую черту в характере этого человека, черту, родственную самому Хабарову, — самозабвенную преданность военному делу. Было видно, что, живописуя картину современного боя, Шляхтин не робел перед сложностью обстановки, он в полной мере ощущал себя командиром полка и упивался этим.

Но, осмысливая изложенное им, Хабаров обнаружил в докладе уязвимое место. Шляхтин почти ни словом не обмолвился о тех, от кого все же зависит исход боя, операции, войны — о людях.

Вольно или невольно он фетишизировал ядерное оружие и могущественную боевую технику, забыв об их творцах и о тех, кому это оружие подвластно.

И Хабаров после перерыва, во время которого офицеры, куря, с жаром обсуждали поднятые в докладах проблемы, попросил слова. Свое выступление он начал с того, что в атомной войне части и подразделения зачастую будут действовать в отрыве друг от друга, в резко меняющейся обстановке. Следовательно, командиру любого ранга в большей мере, чем было прежде, придется принимать самостоятельные решения, проявлять инициативу. Хабаров стал развивать мысль о возросшей роли морального фактора в будущей войне.

Высказавшись, он заметил:

— Мне кажется, на этой конференции следовало бы выделить отдельным пунктом проблемы партийно-политической работы в современном бою.

— Вот вы и выделили, — с добродушной усмешкой вставил Шляхтин и в своем заключительном слове добавил: — Вам бы, Хабаров, политработником быть — речи такие произносите, в газете выступаете… Читали его статью о воспитании у солдата высоких морально-боевых качеств? Дельная статья. Вот бы и практически так, как на словах… Вы что там, Пинтюхов, рот до ушей? — прервав себя, бросил Шляхтин улыбавшемуся в глубине веранды лейтенанту. — То, что я говорю, не одного майора Хабарова касается…

Помолчав, Шляхтин строго сказал, что еще не считает полк подготовленным к ядерной войне на все сто процентов, что он, командир, требует от офицеров, обучая подчиненных, помнить: время — твой друг и враг.