Михаил Златогоров - Вышли в жизнь романтики

…Это случилось на полпути до Промстроя.

Сзади нарастало гудение. Водитель высунул в окошко голову, сердито бросил: «Без обгона не могут…» — и почти сразу же тупой железный удар оборвал гудение мотора.

Юля не потеряла сознания: она только не могла сразу понять, что произошло. Почему-то баранка руля оказалась вверху, над головой, и на голову посыпались какие-то мелкие вещицы: коробок спичек, тряпка… В тишине что-то булькало.

— Бак пробит, — глухо сказал водитель.

Это было чудом — и Юля и водитель остались без царапины. Но когда, цепляясь за руль, за стенки кабины, они выбрались из перевернувшейся машины, то увидели, что у края кювета, раскинув руки, лежит Женя Зюзин. Над ним склонились два других комсомольца — оба были зеленые от облепившей головы и плечи цементной пыли. На лицах и на руках пятна крови. В нескольких метрах впереди остановился ударивший полуторку «МАЗ».

Водитель полез к мотору. Бульканье прекратилось.

— Хорошо хоть не сгорели. — Водитель вытер жирные от бензина руки и пощупал кисть Зюзина. — Пульс есть, но слабый… — Снял с себя ватник и подложил под голову Зюзина. — Эх, ребята… На вечер ехали?

— Комсомольские патрули.

— Патрули? — Лицо водителя словно потемнело. Этот водитель был тот самый Сергеев, жену которого незаслуженно оскорбил Игорь. — Что наделал, подлюга!.. — ожесточенно обругал он шофера «МАЗа», который, держась за плечо, шатаясь, подошел к полуторке.

— Я себе руку, кажется… — пробормотал мазист.

— Голову тебе сломать за такую езду! Кто добежит до поселка? Доктора надо сюда!

Побежала Юля.

Она бежала по каменистой дороге, задыхаясь и все время видя перед собой побелевшее лицо Зюзина и раскинутые его руки; на одном рукаве рубашки штопка — это девочки чинили в тот вечер, когда он спас палатку от пожара.

Последние два километра дались особенно трудно. Сердце колотилось, хотелось хоть на минуту остановиться, успокоить дыхание, но она ужаснулась от одной этой мысли: как можно, когда там, в кювете… И еще яростней гребла воздух локтями.

Вот и недостроенная котельная, белые верхи палаток, первые бараки… Скорее, скорее!..

Вихрем влетела в коридор барака, где проживали служащие. Комната врача Антонины Петровны заперта. В конторе тоже пусто: суббота!

В полном отчаянии Юля выбежала на улицу. Из раструба репродуктора доносились вперемежку музыка, голоса, выстрелы: в клубе демонстрировалась какая-то военная кинокартина.

Юля оттолкнула контролера, ворвалась в темный зал, перекрыла выкриком стрекот аппарата, звуки фильма:

— Доктор здесь?

Из задних рядов поднялась высокая женская фигура:

— Что случилось?

— Наши ребята… на дороге…

Экран потух. Налились желтизной свисающие со шнуров электрические лампочки. Все повскакали с мест, сбились вокруг Юли. Она рассказала о несчастье.

Через несколько минут Антонина Петровна с медицинской сумкой, Юля и еще несколько добровольцев на дежурной машине выехали к месту аварии.

— Он не умрет, нет? — Юля порывисто убрала локтем лезшие в глаза пряди.

— Опасности для жизни нет, — спокойно и, как показалось Юле, холодно ответила Антонина Петровна, когда Женю Зюзина подняли с земли и понесли к машине… — Осторожно, осторожно, ребята. Скажите шоферу, чтоб ехал тихо.

По дороге Антонина Петровна сказала, что у Зюзина, видимо, сотрясение мозга. Состояние тяжелое. Нужен абсолютный покой и хороший уход. Вот даже эти три-четыре километра дороги для больного вредны. А как везти его в больницу в Металлический, когда туда почти сто километров?

— Но и у нас положить некуда, просто не знаю, что придумать. — Она хмуро посмотрела на комсомольцев.

— Положите в нашу палатку! — Юля повернула к Антонине Петровне горящее от ветра лицо.

— Так вы же весь день на участке.

— Мы на котельной сейчас работаем. Это близко. По очереди будем дежурить… Правда, Антонина Петровна, ведь жалко его. У них, у ребят, и печки нет. Курят, шумят… жалко его.

Антонина Петровна, державшаяся все эти минуты официально-сурово, вдруг потрепала Юлю по рыжевато-золотистой головке:

— Попробуем. Посмотрим, какие из вас медсестры получатся.

Надо ли говорить о том, что добрый порыв Юли встретил сочувствие всей бригады. Только Руфа проворчала:

— Вечно с Костровой какие-нибудь приключения.

— Это не приключения. — сухо возразила Ася Егорова. — Придется нам уплотниться.

Для больного высвободили в палатке лучшее место, возле печки. Чтобы избежать тесноты, решили дополнительно койку не вносить. Юле пока придется спать на одной койке с Ядей.

Несколько раз приступ дурноты, казалось, выворачивал Зюзину все нутро. Никто в палатке не спал. Не спала и Антонина Петровна. Только утром она пошла к себе отдохнуть.

Невесело начался этот воскресный день.

Юля задремала, когда руки подруги встряхнули ее за плечи. Юлины глаза встретились с Ядиными.

— Опять ему плохо. Беги за Антониной Петровной!

Совестно было Юле снова стучаться в комнату доктора, ведь измучилась она за ночь. За дверью никто не ответил. Юля осторожно приоткрыла дверь и увидела, что постель даже не смята.

— Кого тебе? — спросила проходившая коридором уборщица с ведром и метлой. — Антонину Петровну?.. Выпила кружку чаю и побежала в здравпункт. Там ищи!

На этот раз Яде и Юле пришлось больше помогать врачу: они кипятили воду дли шприца, поддерживали Женю за плечи, когда ему делали укол. После укола дыхание больного стало ровнее.

— Ни разу еще глаз не открыл! — горестно шепнула Ядя.

— Явление шока, — устало объяснила Антонина Петровна. — Организм молодой, справится.

В среду утром Зюзин открыл глаза и тихо спросил:

— В баню не опоздали?.. Который час?

Страшно сконфузился, увидев, что лежит в девичьей палатке. Не поверил, что тяжело болен, что сегодня среда, а не суббота, что чуть не погиб при аварии на грузовике.

— Не ехал я на Промстрой, — морщил он лоб, когда Юля старалась напомнить ему обстоятельства аварии. — Чепуху мне плести не надо. Мы с ребятами в баню собирались.

Антонина Петровна объяснила озадаченным девушкам, что выпадение памяти — следствие перенесенной травмы; по-научному называется ретроградная амнезия. Явление временное — память восстановится. Но все же было тревожно.

До Промстроя Юля все-таки добралась. И не зря: как обрадовались здесь рабочие парни, узнав, что с осени смогут учиться! «А мы-то думали, какая уж там учеба у черта на куличках, на краю света… Это вы хорошо придумали! Пишите мою фамилию. Документы сейчас сдавать?»

Дни незаметно вползали в осень. Уже в первом сборно-щитовом доме — он нарядно блистал свежей розовой окраской стен и промытыми окнами — начались занятия вечерней школы, уже в котельной заканчивалась обмуровка котлов, а Зюзину все еще не разрешали вставать с койки.