Е. Рожков - Мужчины, рожденные в январе

Девушка заказывает коктейль «Шампань», садится в уголок, откуда ей виден весь синеватый квадрат зала. Три парня, сидящие перед стойкой, поглядывают на Зину. Коктейль сначала холодит внутри, а потом легко туманит сознание.

Парни у стойки о чем-то шушукаются, громко смеются и начинают пускать кольцами дым. Теперь на Зину смотрит только один — худой, с рыжеватой бородкой, голубоглазый, с длинными шелковистыми поблёскивающими волосами. Взгляд его оценивающе спокоен, несколько даже самонадеян.

Зина касается влажными губами соломки, чувствует на себе взгляд парня, краснеет и боится смотреть в сторону стойки.

В бар входят две девушки, пухленькие, белотелые, неимоверно похожие друг на друга лицом, станом, одеждой. Девушки вертят русыми кудрявыми головами, доверчиво, по-овечьи пугливо, смотрят на сидящих, что-то заказывают, затем садятся за соседний с Зиной столик и начинают щебетать.

Парень с бородкой берет стакан и вразвалочку, будто матрос по качающейся палубе, бредет от стойки к столу Зины. У парня узкие плечи, впалые щеки с глубокими ямочками, похожими на жирные запятые, проницательный взгляд.

— Я самый несчастный человек в мире, — роняет он грустно, обращаясь к Зине, как к давней знакомой. — Я заблудился в этой запутанной жизни, но помочь мне некому.

— Как это? — искренне не понимает девушка.

— Не узнаю улиц, знакомых, даже своих родственников и родителей, не узнаю, казалось бы, привычных вещей, разучился читать и писать. Я — это бедуин на Северном полюсе или эскимос в Сахаре. Весь этот мир как бы переродился и стал мне совершенно чужд, непонятен и даже страшен.

— Хмм… Вот еще!

— Как найти спасение от своей потерянности?

— Нужно было не терять себя.

— Я хожу с протянутой рукой и жду подачки — мудрого совета, как жить, но обозленный люд отворачивается от меня. Мы все разуверились и в себе и в других.

— Читайте газеты и популярную литературу — станет ясно, на что вы способны. — Зина улыбается, крупные карие глаза ее поблескивают, она наклоняет голову, и тугая волна густых каштановых волос сползает с плеча на грудь.

Его звали Аргентино. Зина просто обалдела от столь необычного имени.

— А вы знаете, на что способны?

— Нет, — чистосердечно признается девушка. — А зачем это?

— Вот именно. Мой папа долгое время работал сотрудником посольства в Аргентине, так вот он тоже не знал, ради чего мне дал чудаковатое имя.

Он поднимается из-за столика, подходит к стойке, что-то говорит парням, потом, улыбаясь, о чем-то просит барменшу, молодую девушку с рассудочной ленцой в движениях, с капроновым колпачком на голове, и возвращается с двумя высокими стаканами, наполненными зеленоватой жидкостью и льдом.

В бар вваливается шумная компания. Девушки виснут на ребятах, громко, не обращая внимания на сидящих За столами, смеются и разговаривают. На парнях и девушках модные джинсы, майки на спинах разрисованы, в руках сумки, напоминающие сплющенные гармошки. Компания сдвинула два стола, зачадила самозабвенно сигаретами. Барменша включила музыку погромче.

Аргентино рассказывает про дядю, который проработал на Крайнем Севере двадцать лет, и вот теперь, выйдя на пенсию, пишет книгу.

Зина не понимает, ради чего он все это ей рассказывает. Вообще в баре стало шумно, как-то неуютно и неприятно. Пить коктейль ей больше не хотелось. Когда Аргентино предложил поехать куда-нибудь потанцевать, Зина согласилась.

На улице они попытались остановить такси. Машины, пуча зеленый глаз, пробегали мимо. Город медленно съедали сумерки. В небе вот-вот появятся первые звезды. Дождевальные машины торопились смыть остатки дневного зноя. Воздух был густой и, как в тропиках, сырой.

Наконец Аргентино поймал машину. Он долго о чем-то договаривался с шофером.

— Нам нужно заехать к дяде, — говорит парень, открыв заднюю дверцу машины. — Он захворал, и я обещал…

Его продают глаза. Зина понимает, что ее обманывают, что ее принимают за что-то тупое и примитивное.

— Я не поеду, — решительно выдыхает она и пятится от машины.

— Я договорился с шофером, и он привезет нас сюда же.

— Нет, нет…

Парень видит, как глаза девушки, сузившись, наполняются раздражающей его недоверчивостью. Что бы он теперь ни говорил, она не поверит ему. Откуда это? Он, кажется, не давал повода.

Зина торопливо идет от машины.

— Подожди ты, — грубо кричит парень и хватает девушку за руку, — Ну давай не поедем…

— Нет, нет… Пока…

Зина почти бежит вдоль бровки тротуара. Парень не отстает.

— Ты приняла меня за подонка? Хочешь, я покажу тебе свои документы? Если ты не веришь, что я работаю в институте…

— Нет, нет… — перебивает парня Зина. — Мне пора домой.

— Мамочка и папочка ждут?

— Да, мамочка и папочка.

Зина, сгорая от стыда, напуганная, рвётся сквозь людской поток.

Наконец она ускользает от парня. Она переводит дыхание и идет медленнее. В розовых окнах кафе видны изгибающиеся фигуры танцующих. Танцующие похожи на оживших манекенов.

Зина садится в троллейбус, видит свое размытое отражение в стекле, и ей становится жалко себя, парня, которого, как ей теперь казалось, она обидела несправедливо.

В пустой комнате общежития, не зажигая огня, Зина падает на кровать и плачет.

В небе бесчисленное количество малых и больших звезд, и одна из них, наиболее яркая, освещает комнату тихим голубым светом. Зине чудится далекий перестук колес вагонов: она ли в мыслях уезжает из города, или это других, как она, куда-то мчит судьба.

Когда Иван Мануилов, совсем еще молодой, приехал на Север и пригляделся что к чему, то понял: несподручно зарабатывать рубль, копая землю, строя дома, работая на тракторе. Конечно, за все это хорошо: платили, но надо было «пахать» изо всех сил. Длинный рубль можно, оказывается, и по-другому заработать.

Вот и пошел Мануилов устраиваться в сторожа. Начальник военизированной охраны, седой майор с желтоватым, болезненным лицом, посмотрел исподлобья на Мануилова и сказал:

— С такой, извини, будкой стену с разбега навылет можно прошибить, а ты в старушескую должность лезешь. Не дело это… На стройках рабочих рук не хватает, а ты!..

Юморист был начальник, но Иван на него не обиделся, только скроил болезненную гримасу и ответил:

— Вы не глядите, что у меня такая внешность румяная, внутри-то изболелось все. Стал бы я тут в сторожах отираться, если бы не болел. У меня легкие того и печенка не в порядке.

Для убедительности Иван хотел сказать, что у него больна и селезенка, но побоялся, переиграть в таком деле тоже ведь нельзя.