Михаил Толкач - Не уходя в атаку

— Не-е-емцы! Слышь, начальник, ехать надо.

Перед Акуловым в кабинете стоял красноносый

кряжистый стрелочник.

— Ребят пятеро, жена больная. Уже собрались.

— Не могу отпустить, товарищ. Работать некому, сами понимаете...

Дверь распахнулась, и на пороге появилась высокая худая женщина с большими горящими глазами.

— А вы понимаете? — с ходу закричала она визгливым сиплым голосом. — Небось кралю свою в первую очередь отправили. Пойдем, Ефим! Плевать мы хотели — нам дети дороже!..

Она схватила стрелочника за рукав, утянула к двери.

Акулов вышел следом.

Стрелочник в окружении малых ребят трудно шагал к поезду. На плечах он нес чемодан. Жена нагрузилась большим тюком. Дети держали в руках разные вещи: кто чайник, кто стиральную доску, а самый маленький, карапуз лет пяти, тащил деревянную игрушечную тележку.

Захар Николаевич догнал семейную процессию, подхватил на руки малыша с тележкой. Женщина исподлобья глянула, пробубнила что-то нелюбезное.

У эшелона не протолкнуться: даже на крышах вагонов не было свободного места.

Акулов со стрелочником с трудом пробились к теплушке, где разместились врачи. Часовые сумели удержать этот вагон, и в нем было сравнительно просторно. Захар Николаевич не без труда упросил врачей принять к себе новое пополнение. Когда вое узлы и ребятишки оказались в теплушке, Акулов сказал главе семьи:

— Вам надлежит быть на посту.

— Никуда он не пойдет! — опять заголосила худая женщина, хватая мужа за руки. — Не ходи!

— Не шуми, Глаша! — сердитым басом осадил ее муж. — К отправлению я вернусь...

Только к вечеру подобрали новую группу вагонов, усилили охрану. Желающие покинуть Шаромыш вновь попытались отбить состав, но часовые выстрелили вверх — толпа отпрянула, рассеялась.

И тут Фотиеву показалось, что среди небольшой группы отменных паникеров он увидел рыжую голову Мороза. Комендант обеспокоился: станция не могла оставаться без связи. Встретившись с Акуловым, он спросил про монтера. Однако тот в суматохе не приметил рыжеголового.

— На линии где-нибудь, — безразлично отозвался начальник станции. — Ему приказали отходить последним. Ну, что с десантом?

— Силен, наши еле сдерживают... Уже отступили к реке. Успеть бы с эшелонами. Из Рощи передали, будто бы танки прорвались.

— Палкин берется увести сразу оба состава. Только вот бомбы не все взорвались...

К ним подошел вызванный через монтера машинист Палкин. Лицо его заметно осунулось, глаза запали, плечи ссутулились. В другое время его мрачный вид не остался бы без внимания, но сейчас Акулов деловито указал ему на карту, на кружочки, которыми были отмечены фугаски, сухо спросил:

— Что будем делать, Трофим Федотыч?

Палкин хорошо понял смысл вопроса. Они на могут больше ждать: немцы рядом. Любой шальной снаряд подожжет вагоны. А беспомощные люди на носилках нуждаются в покое, лечении. Но ехать по бомбам! Малейшее сотрясение — и верная смерть всего эшелона.

— Считаю, надо обождать, пока мины взорвутся сами, или же разминировать, — после долгого раздумья ответил Палкин. — Люди ведь...

Приблизилась к ним и Демина, уже принявшая комендантство над эшелоном.

— Ваше мнение, Зоя Петровна?

— Рисковать, проехать потихоньку, чтобы не потревожить бомбы.

— Не согласен.

Палкин громко позвал бригаду:

— Смирнов, Мухин, идите-ка сюда, обдумать надо.

Начальнику станции не понравилось поведение машиниста, но он терпеливо ждал: на такое предприятие надо посылать добровольцев. Будь Акулов машинистом, он ни минуты бы не колебался. Чтобы они не сомневались, Захар сам станет перед бомбой. Вместе с ними будет рисковать жизнью. Он понимал, что это напрасный риск, но другого выхода не видел.

Когда подошла вся бригада, Фотиев, все время молчавший, опять спокойно, коротко обрисовал положение, напомнил о сильном десанте немцев. Да десант и сам напоминал о себе: за рекой уже рвались гранаты, четко стучали пулеметы.

— Неприятель может закрыть выход и там, у Баратынской. Решит дело скорость.

Фотиев, как и начальник станции, ждал ответа.

— А ходячих можно провести пешком за бомбы? — поинтересовалась Демина.

— Там ходячих нет. Ходячие отбивают десант. Все тяжелораненые остались. Сама понимаешь, нельзя...

К Фотиеву подбежал посыльный, подал записку и громко спросил:

— Роща запрашивает: когда отправлены раненые?

Иван Сергеевич обвел всех взглядом, словно приглашая каждого дать ответ. И каждый решал задачу по-своему. Кочегар Мухин с перебинтованной головой спокойно смотрел на Акулова, готовый выполнить любой приказ. Помощник Смирнов о чем-то шептался с машинистом. Зоя смотрела на них, напряженно ожидая решения.

Фотиев разорвал пакет, прочитал записку и сказал:

— Дорога все время под обстрелом. Смелые люди требуются. Не вы — другую бригаду найдем, более надежную...

Жаркой пощечиной прозвучали слова коменданта станции. Но Палкин по-прежнему упорствовал. Акулов смотрел на него и не мог понять, боится машинист или не верит в полезность риска. Оценив, наконец, состояние Палкина,коротко приказал коменданту эшелона:

— Товарищ Демина! Через пять минут отправляемся!

Машинист понуро пошел к паровозу. За ним потянулись помощники, не узнавая своего командира.

Поднявшийся ветер разогнал тучи дыма, дневное солнце обожгло лица.

Палкин, побледневший, с опущенными и растрепанными усами, поднялся в будку и начал пробовать тормоза.

Акулов остался верен своему решению: отыскал место, где зарылась бомба. На бровке заметна яма с осыпанными краями и возле нее — вешка. Тут, в глубине, мина. Холодок страха пополз по коже, сжал сердце. Уйти? А чем он лучше Зои, старого машиниста, военного коменданта, которые рискуют каждую минуту? Фу-у, как стучит сердце! Вспомнилась Зоя, с карими глазами, с ясным взглядом, как тот вон клочок неба. Акулов распахнул ворот, сорвал фуражку, помахал:

— Вперед!

Ответный негромкий гудок показался Акулову очень бодрым, но во рту почему-то пересохло. Поодаль от путей взорвалась фугаска, комья грязи долетели до Захара Николаевича, запутались в его волосах. Он стряхнул их, вытер лоб. И снова не терпелось уйти подальше от этих бомб, от ежеминутной опасности, но он пересилил себя.

Палкин разогнал поезд так, будто бы впереди не существовало никакой опасности. Демина сжала плечо машиниста:

— Тише!

Трофим Федотович ничего не слышал и не замечал. Он смотрел на вешку, у которой стоял Акулов, и ему представилось вдруг, что рейс зависит только от желания вот этого человека, бесстрашно стоявшего над самой бомбой и легко машущего фуражкой над головой. И машинист поверил, что все обойдется благополучно: он с силой толкнул рычаги, увеличивая ход паровоза.