Михаил Толкач - В Гремячей пропасти

— Есть! — Прохоров вышел, ошеломленный неожиданностью.

Лайка дожидалась Юрия в затишье. Повизгивая, она преданно ластилась к нему.

Снег повалил густой, крупный. Ветер сметал его с каменистой площадки, где разместился пост. Сквозь завывание ветра слышались ровный гул мотора, приглушенное тарахтение двигателя электростанции. Зеленый щит вращался непрерывно, настороженно.

Прохоров топтался на месте, не решаясь завернуть на кухню. На счастье оттуда вышел повар.

— А, Юрий! Заходи...

Узнав о приказе, повар вынес хлеба, кусок вареного мяса.

— Крой!

Прохоров опустил уши шапки и двинулся в снежную муть. Лайка увязалась за ним.

— Вот тебе и щи понаваристее да каша с маслом...— бурчал Прохоров, спускаясь по уступам крутой тропы. Миновав лощинку, что по краю каменистой поляны, он оттолкнул лайку: — Домой, Щербинка!

Собака недоуменно остановилась, подняла морду. Не дождавшись, затрусила обратно, навстречу ветру.

Прохоров, встревоженный негаданным приказом, плотнее нахлобучил ушанку и начал спускаться в Гремячую пропасть.

За ручьем, на пологом уступе, в мелколесье, чернел шалаш, служивший прибежищем для ягодников и случайных путников.

Еще утром, поднимаясь к посту, Юрий застал у шалаша трех мужчин и старую женщину. С фанерными ящиками за плечами — горбовиками, как зовут их в Забайкалье, они поспешно уходили собирать бруснику, оставив у шалаша тлевшие головешки.

Теперь шалаш сиротливо мок под дождем и липким снегом. Пепелище было утрамбовано тяжелыми каплями. Лишь стойкий запах головешек напоминал о недавнем костре.

Повинуясь соблазну хотя бы передохнуть, Прохоров вполз в шалаш. Внутри было сухо. Пахло вялой травой, застарелым дымом и терпким лекарственным багульником. Юрий снял раскисшую ушанку и повесил ее на сучок. Пятерней расчесал русый чуб. Затем с трудом снял сапоги, вылил из них желтоватую воду, постелил внутрь сухой травы. Из-за пазухи достал газетный сверток с куском мяса и ломтем ржаного хлеба. Ел с аппетитом, думая о предстоящем пути. «Непогода, наверное, надолго. Ягодники вернулись в город, бросили шалаш. Они-то тайгу знают. Поздней осенью с ней шутки плохи...»

Тревожило Юрия и то обстоятельство, что ему до сих пор не удалось обнаружить повреждение связи.

Прохоров откинулся на спину, под голову подложил автомат. Всю дорогу Юрий нес его вниз дулом, прикрывал рукавом затвор. Запасную обойму положил в карман. Быть может, обрыв связи намеренный: диверсия! Врагу легко укрыться в потайных местах средь каменных завалов, в ущельях. И пока он, Юрий, лежит на сухой траве...

«Диверсант не пройдет!» — решил солдат и заторопился. Дожевал крошки, кусочек мяса отложил про запас. На самом дне кармана нащупал конфету: сладкое было его слабостью. Но тут удержался: впереди еще долгий и трудный спуск! Ноги обернул в портянки ровно, без морщин; дома отец, а в армии старшина учили Юрия беречь ноги в походе. Расстегнул ремень. Гимнастерка стала волглой, плотно обтянула тело. Пот или от шинели промокла? Пакет лейтенанта тоже отсырел, чернила поползли. Юрий вынул из внутреннего своей рукой пришитого кармана конверт из целлофана с комсомольским билетом. Внутрь непромокаемого пакета вложил и донесение командиру роты: так надежнее.

Юрий с отвращением натянул холодную и мокрую, как лягушка, шапку и ползком выбрался наружу из Лалаша. Небо стало еще ниже, тучи тяжелее: они словно давили ему на плечи. Первая же березка, неосторожно задетая рукой, обдала Юрия такой капелью, что по спине заструилась вода, и он в который раз за переход пожалел, что нет с ним верной плащ-палатки. Оплошность поучительная...

Солдат снова зашагал в глубь тайги по малозаметной тропе, что спускалась все вниз, вниз, терялась на гладких валунах, исчезала в полой воде и опять появлялась в поникшей, прибитой снегом и дождем лесной траве. Все чаще по тропинке ручьилась вода, словно по руслу. Юрию приходилось сворачи- и вать, огибать валежины, обросшие молодняком, съезжать по промоинам на дно ущелья. Досаждали деревья: чуть заденешь ветку, и на голову, за шиворот, на плечи обрушиваются потоки. Густая поросль неотступно обрамляла ручей, бежавший вниз до самой Селенги, что катила в долине свои воды в Байкал. Линию связи солдаты проложили в самой чаще подлеска.

Провод стал различимее. Там, наверху, на нем задерживался снег, кабель виделся серым пунктиром в мокром, почерневшем лесу. Ниже, в глубине Гремячей пропасти, где снегопад сменился нудным мелким дождем, на проводе повисли бусами капли. Обрыва пока не видно.

Скорее добраться бы до контрольного поста, выпить кружку горячей воды. А хорошо бы за ним, солдатом, послали вертолет. Поднялся бы он, Юрий, над тайгой, опустился в расположении роты. То-то удивились бы все, как скоро вернулся Прохоров с Кедровой горы!

Дождь усилился. Ручьи с гор устремлялись в пропасть, собирались на дне, и незаметный прежде ключик вышел из-под камней, покрыл травянистые берега. На каменных перепадах образовались пороги. Вода зловеще урчала, подмывала слабые корни низинных елочек, гнула к земле кусты смородины, раскачивала молодые березки.

Дятлы уже не стучали клювами — попрятались в дуплах, дожидаясь погоды. Вездесущие бурундуки и те не показывали свои расписные шубки, не провожали путника удивленным присвистом.

Юрий дошел до такого места, где все ущелье было залито водой. Глубокие потоки мчались стремительно и мощно, ворочали камни, сбивали с ног. Встревоженно искал Прохоров обхода. Пришлось забраться выше по склону. Внизу, сколько глаз мог проникнуть сквозь дождливую дымку, виделись голые лиственные деревья вперемежку с кудлатыми кедрами. Верхушки волновались от ветра.

Все чаще Прохоров посматривал на часы. Он продвигался к цели очень медленно. А что будет к концу перехода, когда силы иссякнут? Хоть бы погода изменилась к лучшему. Миновав опасный разлив, Юрий очутился в широкой горловине, где горы расступились и пропасть приняла на свое дно другой ручей с бокового распадка. Паводок стал мощнее, шум его заглушал звериные завывания ветра, вырвавшегося на простор седловины.

Тропка стала растоптаннее, идти полегчало. Но в сапогах хлюпало, в одежде не было и нитки сухой, тело знобило. Пришлось бежать, чтобы согреться.

«Будь я гражданским человеком, развел бы огромный костер», — утешал себя Юрий. Времени осталось не так много, а надо еще перебраться через Малую Пьяную. А там и потемки подкрадутся незаметно. Ноги сами собой ускоряли шаги, а глаза беспрестанно искали и находили увитый светлым ожерельем провод. Холод проникал до костей, и солдат опять побежал, придерживая автомат. Ручей отвернул к самой скале. Тропа стала ровнее, положе, вывела на прогалину. Прохоров решил на пологих спусках экономить время. Бежать становилось труднее. Под горкой Юрий увидел на светлой поляне темную копну сена: до города не больше девяти километров, а до срока — три часа. Солдат перевел дыхание.