Михаил Толкач - В Гремячей пропасти

Впереди начинался лиственный лес. Подоткнув полы шинелш за ремень, Прохоров не разбирал дороги. Брызги разлетались фонтаном. Юрий уже не обращал вншмания на воду, на дождь. Мокрая одежда тягостно облегала тело, давила на плечи. Пласты мокрых листьев прилипали к сапогам, замедляли бег. Пар столбом вился над солдатом. Он придержал шаги. Стал слышнее ветер, гудевший вверху, голые лесины шумели тоскливо. В сухостое ветер завывал по-волчьи, и Прохорову было не по себе.

Он поспешн>о оглядывал небо: не самолет ли врага?

Там, в серо м небе, над самыми макушками деревь- jев, плыли ч«ерные излохмаченные и раздерганные тучи, обливаая тайгу, камни, редколесье мелкой водой.

Горы снова сблизились, стиснули ручей, ущелье круто падало вниз. Тропа свернула вверх, а провода словно нарочно тянулись над ущельем. Прохорову невольно пр:ишлось перелезать в чаще через буреломы, миноватть чернолесье, переходить бурный холодный ручей. Ветер свободно гулял в лесной трущобе; пропасть полнилась треском, гулом; скрипели засохшие, переплетавшиеся стволами осины.

Прохорове замер: метрах в десяти от него через поток перебшрался медведь. Зверь не спешил: обнюхивал пни, тыкал носом под корни толстенных сосен.

Стрелять Юрий не решился. «Вдруг патроны отсырели!» — по своей неопытности опасался молодой солдат. Мед;ведь не торопясь по камням перешел бурный потоок, отряхнулся, повел носом. Юрию показалось, что косолапый почуял его. Солдат бесшумно вскинул автюмат к плечу. Щелкнул предохранитель. Металлический стук привлек внимание медведя. Он чмыхнул недовольно, рявкнул, почуяв человека. Заметив Юрия, двинулся на него, мотая лохматой башкой.

Ветер софвался с вершины, крутым сильным порывом пром чался в пропасти. Ручей подмыл высокую ель, а порыв ветра довершил его дело. Дерево с гулким шумом и треском обрушилось на густую осину внизу, обломало сучья, грохнулось между человеком и зверем.

Юрий отпрянул, ветки хлестнули его по лицу. Тугим воздухом, словно взрывной волной, свалило медведя. Косолапый испуганно кинулся без оглядки через ручей и исчез на том берегу.

Юрию стало на миг жарко. Он медленно оторвал от плеча автомат и в страхе оглянулся, словно кто-то мог увидеть его испуг и растерянность. Далеко ли убежал зверь? Не затаился ли он в засаде?

Меж крутыми склонами в глубокой пропасти потемки сгущались. Юрий тронул пакет на груди и решительно шагнул вперед, держа автомат на изготовку.

Один поворот... другой... тропка падает вниз. Вот чаща осинника, дальше непроглядный кустарник. Так и есть: медведь затаился! Юрий рывком вскинул автомат, остановился, собравшись с духом, затем на носках ступил на камни, подкрался к кусту.

— Тьфу! — Прохоров смущенно опустил автомат. Тропку загораживал обгорелый сосновый пень.

И все же молодой солдат озирался. Он ускорил шаги, побежал. Трудно дышать. Пальцы на автомате застыли.

В ущелье глухо шумел вековой лес, вода мощно перекатывала камни. Ветер обламывал сухие ветки, и они с коротким треском падали в траву. Пропасть гудела.

Вот и приметное место: поперек ручья лежало горбатое, с острыми сучьями дерево. Оно обросло травой, побелело от времени. Смолистый комль и обломанная вершина утопали в оранжевом папоротнике. Юрий устало вздохнул, взял автомат на плечо. Придерживаясь за сучья, перебрался на ту сторону. До последнего перед городом контрольного поста осталось каких-нибудь три-четыре километра. Самый крутой и скалистый участок.

Солдат привычно глянул на часы: стрелки показывали четверть третьего. Юрий всполошился, приложил часы к уху: стоят! Не завел в ночной суматохе.

Сморщенными от влаги пальцами торопливо крутил рифленую головку. Но сколько времени? Давно ли они остановились? Может быть, он уже опоздал?

Вскинул голову, надеясь на солнце. А там — тучи непросветные покрывали небо, серой ватой путались в вершинах деревьев. Солдат опять побежал. На посту у ребят он сверит часы. Неотвязно сверлило мозг: опоздал! Всплыло в памяти, как в строгом строю принимали присягу, как торжественно колотилось тогда сердце: «Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик...» Как празднично было на душе: часовой Родины!

Прохоров спешил, спотыкался на камнях, чертыхался, попадая в глубокие ямки, залитые водой. С таким напряжением когда-то бежал он стометровку на заводских состязаниях, отстаивая честь своей бригады коммунистического труда. Тогда он победил. Теперь его первое по-настоящему боевое задание. Он задохнется в беге, а приказ выполнит!

Провод, как и прежде, высвечивал меж деревьями. Он словно указывал Юрию путь, звал вперед, вперед, вперед...

Дождь не прекращался, тучи сгустками чернобокими задевали землю, и в ущелье становилось совсем сумеречно.

«Не опоздать! Не опоздать! Не опоздать!» — стучало сердце, вырываясь из груди. Во рту сохло, пот заливал глаза. Солдат облизывал губы, ощущая на языке соль.

Впереди послышался треск сучьев, чавканье грязи, хлюпанье воды. Кто-то там шел, не остерегаясь, шел грузно. А может быть, тот же медведь?

Юрий остановился: тяжелые шаги удалялись. Не опуская автомата, Прохоров вытер пот и кинулся следом. Его глаза были заняты проводом, ему не до страха. Он не мог, не имел права медлить. Если впереди медведь — убить, но задание выполнить.

Выскочив за крутой поворот, Юрий заметил, как шевелились кусты, дрожали ветки, только что потревоженные. Снял предохранитель. И вдруг за кустами солдат увидел сперва женскую голову, затем спину с горбовиком. Женщина, немолодая, наверное, давно за пятьдесят. Она была в старых глубоких галошах, привязанных к ногам веревками. Жидкие пепельного цвета волосы выбивались космами из-под серого грязного платка. Поношенная телогрейка ее промокла, почернела; короткие порванные рукава открывали большие кисти рук, увитые синими вздувшимися венами. За плечами — фанерный ящик, лямки его вдавились в плечи.

Сначала Юрию стало жаль старую: ему тотчас припомнилась мать, занятая всю жизнь тяжелым трудом. «И зачем забралась в такую глушь таежную? — лихорадочно думал он, отдуваясь и догоняя женщину. — Купила бы себе пару стаканов брусники, отвела душу. А то нагрузилась: ноша до земли гнет! Жадность людская. Пропадет ведь, старая...»

Настигнув путницу, Юрий признал в ней ту старуху, что утром на горе поспешно вместе с мужчинами покинула шалаш. Теперь, вспоминая утреннюю встречу с ягодниками, сопоставляя ее с потерей связи и тревогой на посту, Прохоров с подозрительностью смотрел на женщину. «Ягода ли у нее в горбовике? — насторожился он. — Чего бы старой не пересидеть дождь в том же шалаше?»

Прохоров догнал женщину.

— Здравствуйте, мать!

— Здорово, сынок! — сиплым голосом отозвалась путница, ни чуть не удивляясь появлению солдата. Видя, что Прохоров намерен обогнать ее, попросила: