Иван Виноградов - Плотина

— В рабочее-то время! — осудил Юру и Наташу некто веселый.

— Государство им деньги платит, а они за казенный счет любовь крутят, — добавил другой.

— А девочку он откопал вот такую! — Это уже третий сделал свое наблюдение.

— Штабная, видать, чистенькая.

— Он и сам не хиляк…

Юра и Наташа прослушали все это, не отзываясь и не двигаясь. Сначала они смутились под чужими взглядами и от такого вот бесцеремонного обсуждения. Потом каждый про себя немного развеселился. И Наташа не выдержала первой.

— Чудаки какие-то, — сказала она.

— А мы с тобой? — Юра уже посмелей посмотрел на Наташу и увидел, что ей тоже плохо, что она тоже мучается. Так разве же можно тут считаться: кто первый, кто второй? Кто виноват больше, кто меньше…

— Наташа! — вразумляюще воззвал Юра.

— Юра! — подалась она к нему.

И вот они оказались совсем близко друг к другу, взялись крепко за руки, словно боясь, что их могут разъединить, и начали торопливо, полушепотом объясняться:

— Я была все эти дни как дурная…

— А я просто не знал, что делать!

— …как ненормальная, противная, никому не нужная.

— А я хотел уехать на Зею.

— Из-за меня?

— Ну из-за того, что вот так у нас…

— Ой, Юра! — вздохнула Наташа и умолкла — не то собираясь с мыслями, не то отдыхая от торопливости и успокаиваясь. — Я так боялась! Думала, что ни за что не смогу сказать тебе все это, и ты не захочешь слушать… А теперь вот говорю — и мне все легче делается… А тебе как сейчас?

— Я просто счастливый — и больше ничего. Спасибо тебе…

Тут подошли бетонщики со своим бригадиром, стали снова подтягивать водопроводный шланг. Оказался с ними и тот худощавый студентик, который в день размолвки Юры с Наташей так хорошо говорил о подготовке блоков к бетонированию и вспомнил какие-то мудреные слова профессора.

— Что ж ты, брат, забыл поучения своего учителя, — напомнил ему Юра.

— Это не моя работа, — обиделся студентик. — Я за всех не могу отвечать.

— А скоро придется, — сказал Юра.

Он поднялся вслед за Наташей по лесенке наверх и там спросил:

— Поедем домой?

— Нет, побудем еще здесь, — попросила Наташа. Кажется, ей не хотелось так скоро прерывать это наступившее между ними понимание и доброе согласие. Наступившее, но еще не очень устоявшееся, не утвердившееся. В нем еще оставалась пусть радостная, но все же нервическая возбужденность, похожая на неустойчивость. — Побудем, пока они все сделают, — придумала она деловой повод.

— Я на все согласен, — сказал Юра.

Но они и не думали стоять над душой Панчатова и его ребят, а прошли на край плотины и остановились над тем местом, где Река устремляется, втягивается в донные отверстия, закручиваясь в упругие жгуты. На эту воду они и стали смотреть. Ее убыстренное здесь, фигурное движение завораживало и странным образом успокаивало. В душе постепенно устанавливался этот странный покой от движения. От непрерывности движения…

Юра обнял Наташу за плечи, и так они замерли над этой деятельной энергичной водой, боясь даже пошевелиться. Им теперь надо было как бы заново освоиться друг с другом и вполне поверить, что все здесь происходящее не сон и не мечта, а самая настоящая реальность, что опасное время отчужденности минуло, а счастье — вот оно, рядом! И надо теперь учиться беречь его, опасаясь любого неловкого движения или слова…

Многое на свете доступно и принадлежит нам, мужчинам. Многое нам дано, и на многое мы способны — на яркий, как вспышка, подвиг и на пожизненный затворнический труд, на громкую славу и на полную безвестность — во имя достойных идеалов. Наверное, мы способны создать новое Солнце, достичь дальних планет и, может быть, даже спасти свою собственную. Мы и творцы, и воины. Мы наделены силой и волей, крепкими мускулами и трезвой, чаще все-таки трезвой, головой.

Многое нам, мужчинам, дано…

А вот счастьем заведует в мире женщина!

Вечером в квартиру Густовых позвонили. Открыла Зоя Сергеевна.

— Моя фамилия Тихомолов, зовут Иваном, я привез вам приветы от отца и от мамы…

Зоя Сергеевна смотрела на пришельца снизу вверх и в первые мгновения не очень хорошо понимала, что с ней происходит. Из каких времен явился этот молодой гигант? Ведь Ваня Тихомолов — это годовалый мальчик, которого соседка Лена Тихомолова давала ей подержать на руках и поиграться. Давным-давно это было, на холодной и неуютной Чукотке.

— Здравствуйте, здравствуйте! — опомнилась наконец хозяйка. И позвала на помощь хозяина: — Коля, иди скорее сюда!

Хозяин дома уже стоял в дверях «балконной» комнаты.

— А ведь это молодой Тихомолов! — сразу узнал он гостя.

— Так точно, Николай Васильевич, — отвечал гость. — Я тоже вас узнал бы.

— Ну, допустим, допустим.

К ужину, ради столичного гостя, собрался весь густовский клан. Юра и гость быстро нашли общий язык, как только зашла речь об осенней тайге и ее красоте; гость тут же попросил показать ему хотя бы один лог. Надя вдруг тоже проявила интерес к тайге и попросилась вместе с ними.

— А что, можно и тебя, и Наташку прихватить, — еще больше оживился Юра.

Николай Васильевич попросил Ивана рассказать о своих стариках: как здоровье, чем живут, к чему готовятся.

— Ну, мама у нас — деятель, — начал Иван.

— Я помню ее в голубом лыжном костюме! — не удержалась Зоя Сергеевна. — Мы все ей тогда завидовали.

— Насколько мне известно из семейных преданий, — улыбнулся Иван, — это был ее самый любимый и чуть ли не единственный наряд того времени. Ну а теперь она в своих брючных костюмах ездит с экскурсантами и показывает подмосковные красоты. Устает, злится, но не бросает. Отец… — Гость немного призадумался, выбирая более подходящие слова. — Отец мой все еще не отказался от своей юношеской мечты: пишет. Я ему не судья, но он и сам понимает, что время упущено… Хотя, в общем-то, в этом деле ничего предсказать и предугадать невозможно. Вот, кстати, его первая — и пока единственная — книжица, он прислал ее вам. — Иван передал небольшую, усеченного формата книжку Николаю Васильевичу.

— За это спасибо! — с чувством проговорил Николай Васильевич. — «Переправа через годы», — прочитал он название. — И с портретом! — продолжал он свои открытия. — Вот говорят некоторые: встретил человека через двадцать или там тридцать лет — и не узнал. А я хоть через пятьдесят узнал бы. Тот же самый Глеб Тихомолов!.. Передай, Ваня, самую горячую благодарность отцу и поздравь его от меня и от всего моего колхоза.

— Все передам, Николай Васильевич, — пообещал гость.

— Раз тут есть слово «переправа», значит, и про саперные наши дела что-то найду?

— Найдете, найдете. Может, даже узнаете кого. Отец — сторонник документализма в литературе. Но это не мемуары, это все же литература. Своеобразное порождение войны, когда писателю можно было ничего не придумывать, не заботиться о сюжете и драматургии — все это делала сама война, великий драматург. От литератора требовались только точное описание, точная психология, честность…