Иван Курчавов - Шипка

Штурм Горного Дубняка, пусть и не сразу, но привел к немалой удаче. В плен сдался Ахмет-Хивзи-паша, а с ним две тысячи триста отборного войска, не считая раненых. Русским войскам достались богатые трофеи, в том числе и новейшие крупповские орудия. Под Телишем дела сложились трагически: лейб-гвардии егерский полк удачно произвел рекогносцировку турецких позиций и даже овладел некоторыми ложементами, но дальше не пошел; после этого егеря стали нести куда большие потери, чем в момепт атаки, — ложементы превратились в своеобразную ловушку. Отчаявшиеся егеря попытались атаковать главный редут, но их встретил огонь такой силы, что ничего не оставалось делать, как залечь под носом противника, в сотне врагов от его редута. Потеряв до тысячи солдат и офицеров, полк отошел на исходные позиции.

Большие потери русские понесли и под Горным Дубняком. И гибла не «серая скотинка» — обыкновенная армейская пехота, гибли егеря и гренадеры, лейб-гвардия государя императора, его гордость и опора. За это надо было держать строгий ответ, и генерал Гурко получил сердитое внушение от августейших особ. Нужно было подумать о дальнейших действиях.

Под Телиш генерал перебросил и гренадер, и остатки егерей, но положился в новом бою на артиллерию. Шесть пеших и четыре конные батареи заняли свои позиции неподалеку от турецких укреплений. Семьдесят два орудия нацелились на злосчастный редут. Десять тысяч снарядов лежали в ровиках, каждое орудие могло послать по двести сорок шрапнелей и гранат — такого еще не было с начала кампании.

Пехоте отводилась скромная роль: окружить телишские укрепления с трех сторон, окопаться тысячи за две с половиной шагов от редута и ждать, чем кончится артиллерийская пальба.

Подпоручик Игнат Суровов, все еще командовавший ротой гренадер, повел своих людей к пригорку, чтобы окопаться и тотчас залечь в безопасных траншеях.

На это ему не потребовалось и двух часов.

Занимая позиции и окапываясь, Игнат Суровов все время посматривал на артиллерийского капитана, спокойно Отдающего распоряжения. У капитана был ястребиный нос и пушистые бакенбарды, чем он издали напоминал генерала Скобелева. Это ли сходство со Скобелевым или что-то иное, но капитан показался Игнату очень знакомым. «Мало ли бывает знакомых на войне!» — попытался отмахнуться Суровов, но чувство беспокойства не проходило. Где же он видел этого человека? Неожиданно он вспомнил Систовские высоты, турок, изготовившихся Для внезапной атаки, своих артиллеристов, не ждавших этой атаки. Среди них находился и этот офицер, правда, тогда поручик, с красивым орлиным носом и бакенбардами. Не жить бы ему на свете — не подоспей вовремя Игнат Суровов!

Он пришел на позицию к артиллеристам и спросил с улыбкой:

— Вы меня не помните, господин капитан?

— Нет, — сознался капитан, вглядываясь в лицо подпоручика.

— Як вам с запиской от ротного Бородина прибегал, — сказал Суровов. — На Дунае, помните? Вас турки побить готовились.

— О, такое не забывается! — радостно воскликнул капитан. — Вы тогда, если не ошибаюсь, были рядовым?

— Офицерский чин у меня за Третью Плевну и Георгий вот этот, — ответил Суровов. — Спасибо генералу Скобелеву. А вот этот Георгий за вас, господин капитан… За то, чТо из беды выручил.

Капитан Стрельцов нагнулся и поцеловал Георгиевский крест Суровова, а потом расцеловал и его обладателя.

— Спасибо, — сказал он, — тогда не было времени отблагодарить! Значит, из-под Горного?

— Оттуда, — ответил Игнат.

— Там у вас успех, а мы!.. — Стрельцов недоговорил и махнул рукой.

— Всякое бывало и у нас, — . глухо проронил Суровов.

— Ничего, Телиш мы еще возьмем! — уже решительней произнес Стрельцов.

На левом фланге хлопнуло орудие. Стрельцов, пожав руку Игнату, заспешил к своим артиллеристам, а Суровов направился в отрытую траншею. За первым выстрелом загремели другие. Пушкари словно состязались в скорости и вели огонь быстро. Он стал ураганным и сплошным, с едва различимыми паузами. Игнат догадался, что в артиллерийскую пальбу вступили все семьдесят два орудия. Над турецкими укреплениями возникли круглые комочки белесого дыма, обозначившие разрывы гранат. Сейчас там начнет падать плотный обжигающий град шрапнели. Турки тоже открыли огонь, не такой частый, но достаточно сильный, Десятки гранат рвались недалеко от батареи, наполняя воздух свистом разлетающихся осколков. Игнату показалось, что это лишь раззадорило русских и они стали стрелять чаще и громче, отвечая на каждый турецкий залп двумя и тремя залпами, обливая их редут и позиции артиллеристов свинцовым и железным дождем.

Турки не выдержали такого темпа, огонь с их стороны постепенно ослабевал. Возможно, они берегли снаряды, чтобы ударить в решающую минуту, когда русские гренадеры и егеря поднимутся из своих ровиков и устремятся в атаку. Игнат хотел верить, что огонь противника ослаб потому, что ему изрядно всыпали и что турки наверняка потеряли не одно свое орудие.

Совершенно неожиданно русские трубачи заиграли отбой по всей боевой линии. Вершина редута в одно мгновение стала красной от фесок. Суровов увидел повернувшегося к нему Стрельцова, который развел руками и дал понять, что «Отбой» это совсем неподходящая команда для такого момента и что у него достаточно гранат и шрапнели для решительного «разговора» с противником.

Вскоре показался русский офицер с маленьким белым флажком парламентария, а с ним пятеро пленных турок, видимо, для сопровождения или перевода русских условий. «Что ж, сдаться на милость победителя — не худший, а лучший способ.

Если из двух зол выбирать меньшее, оно таковым и окажется»1,— рассуждал про себя Игнат.

Он наблюдал, как из-за. укрытия с группой своих вышел невысокий, плотный турок и замахал белым платком, как они встретились с нашим парламентером и потом двинулись в сторону высот, на которых находился штаб Гурко. Тогда и громыхнуло могучее «ура»; люди, решившие, что атаки укреплений теперь не будет и им не придется погибать под этим Телишем, вложили в этот возглас всю силу своих глоток. Подпоручик Суровов, познавший многие беды под Плевной и Горным Дубняком, кричал вместе со своими солдатами.

Ни он, ни капитан Стрельцов, ни тысячи других солдат и офицеров не знали, что противник было поставил какие-то неприемлемые условия, что генерал Гурко пригрозил обрушить шквал огня еще большей силы и начать штурм новыми гвардейскими дивизиями, хотя их не было и в помине. Оглушительное «ура» как бы подкрепляло твердость намерений русского командования. Требования штаба Гурко о капитуляции были приняты.

Но прошли томительные часы, прежде чем из редута показались первые турки. А потом они пошли колоннами: в синих куртках и щегольских фесках — низам, в рыжих — редиф, в поношенном и потерявшем форму обмундировании — мустах-физ. Последним ехал сам Измаил-Хаки-паша, толстый, маленький, с невыразительным, угодливо улыбающимся лицом. Было видно, что Йзмаил-паша порядочно напуган, что он заискивает перед русскими и готов кланяться всем, кого сейчас встретит. Этой мыслью Суровов поделился с капитаном Стрельцовым. Тот с презрением взглянул на кругленького улыбающегося пашу, восседавшего на маленькой, под стать ему, лошади, и пренебрежительно сказал: