Иван Курчавов - Шипка

— Ваше благородие, ложитесь, убьёт ведь! — крикнул ему рябенький и рыжий солдат и упал в кукурузник.

Жабинский, еще раз оглядевшись, понял, что нужно ложиться. Он прилег рядом с рыженьким солдатом, послав ординарца в первую роту, которая была всех ближе к редуту. Пуль неслось невообразимое множество. Если прислушаться, они поют по-разному: одни заливисто и весело, другие тоскливо и жалобно, словно плачут.

— Которые плачут, ваше благородие, они, значит, душу успели сгубить! — пояснил рябой солдатик. Даром времени он не терял, а раз за разом стрелял но редуту, по появлявшимся там красным фескам. — Ваше благородие, а меня тож убили! — успел крикнуть он. Жабинский увидел, как поникла рыжая голова солдатика и как он захрипел, пуская ртом кровавые пузыри. Жабинский снял кепи и перекрестился.

Что делать дальше, он все еще не знал и стал ждать приказания свыше.

Оно поступило в ближайший час. Генерал Гурко решился на повторение атаки, подкрепив ослабленные полки свежими силами. А чтобы атака была одновременной, дружной и действенной, он придумал необычный сигнал в девять выстрелов: первые три выстрела сделает артиллерия левой колонны, потом три своих даст средняя, и завершит правая колонна. Жабин-ский уже меньше верил в успех новой атаки, но луч надежды в нем еще теплился: не всегда и все сразу получается. Старался припомнить выигранные сражения, вспомнил о недавнем поражении в Малой Азии Мухтар-паши, который сдался с тремя дивизиями. Неужели здешний командующий Ахмет-Хивзи-паша устоит и после второй атаки? Все может быть: Осман-паша удержался в Плевне даже после третьего штурма.

На подмогу прибыли измайловцы, тоже шедшие в колоннах и тоже изрядно потрепанные еще в пути. Жабинский встретился с офицерами, сказал, что гренадеры полны решимости взять Большой редут, поблагодарил за скорую выручку и стал ждать залпы, возвещающие о второй атаке вражеских укреплений.

Они прогремели где-то далеко и глухо. Жабинский решил, что так должно и быть: сначала три глухих, потом три слышнее и снова три глухих. Но насчитал и девять, и десять залпов, и еще, и еще. Нонял, что произошла какая-то путаница и что надо Поднимать людей на приступ. Он медленно встал, оглядел ряды гренадеров, перемешавшихся с измайловцами, крикнул: «Вперед, братцы!» — и побежал к редуту. Шквал огня осыпал бегущих с такой щедростью и так плотно, что роты не сделали полсотни шагов, как должны были залечь.

Жабинский бросился в примятый и пожелтевший кукурузник и плюхнулся рядом с унтером-измайловцем, с виду лихим немолодым человеком, темноглазым, с небольшими черными усиками и свежей, кровоточащей ранкой на лбу.

— Вы, ваше благородие, ко мне поближе, — предложил унтер-офицер. — Турку мы всегда обманем, на то он и турок, нехристь проклятая! — Унтер подтащил за плечи убитого и положил перед собой. На него он взгромоздил второго, худенького пожилого солдата, только что убитого пулей в голову, — Вот оЦи, желанные, и прикроют нас от нечестивых, — сказал унтер-офицер, как показалось Жабинскому. даже очень до-

вольным голосом, — Нам что? Нам, ваше благородие, до вечеру б продержаться. А вечером мы иль туды, иль обратно!

Жабинский хотел ответить унтер-офицеру, что гренадеры знают одно слово: «Вперед!» — и тотчас опомнился: это не так, в это может и не поверить обстрелянный солдат Измайловского полка, который успел многое увидеть и знает, что не всегда офицерская команда «Вперед!» означает движение вперед, что часто вслед за таким призывом начинается движение в обратную сторону.

Артиллерия била неумолчно с обеих сторон, заглушая на время истошные крики раненых. Санитары не успевали выносить их с поля боя, да и санитаров становилось меньше с каждым мгновением этого побоища. Жабинский вдруг вспомнил бабушку, которая благословляла его образом и говорила со слезами на глазах: «Жить тебе да радоваться всем земным радостям! Всегда помни, что означает твое имя: Владимир — владеть миром!» Мир для убитого невелик: три аршина земли. А на тебя умудрятся положить еще двоих… Володей миром, князь Жабинский!.. От таких мыслей ему стало холодно и совсем неуютно.

Он услышал за спиной громкие разговоры явно новых людей и оглянулся. К ним спешили саперы. Круглолицый и коренастый капитан заметил Жабинского и подполз к нему.

— Приказ генерала Гурко: помочь пехоте окопаться, чтобы не нести лишние потери, — коротко доложил он.

— А чем? — сконфуженно улыбнулся Жабинский. — В атаку мы пошли только с ружьями да патронами. Не думали, что гак получится!

— Будем окапываться тем, что окажется под руками, — сказал капитан. — Мои люди всему научат!

И действительно, не прошло и пяти минут, как саперы и пехотинцы стали лихорадочно окапываться: тесаками, котелками, ложками, штыками, острыми камнями и палками. Земля была податливой и пусть не совсем надежно, но прятала людей. Унтер-осрщер выкопал ямку рядом с трупами и пригласил майора.

— В ямке да за своими мертвыми ребятами мы как за каменной стеной, ваше благородие! — йевесело пошутил он.

— Пуль теперь не страшно, — отозвался Жабинский.

— А от снарядов бог милует! — дополнил унтер-офицер.

Большой редут продолжал посылать пули рой за роем. После стараний саперов потери уменьшились, крики раненых раздавались реже, но жертвы все еще оставались большими. Да и как им не быть, если турки находятся наверху и видят каждого русского солдата? Надежна ли неглубокая ямка, когда человек продолжает быть целью? Мелким жарким горохом разлеталась шрапнель, брызгались гранатные осколки. Как дол-

го все это будет длиться и когда наконец генерал Гурко догадается отдать приказ на отход лейб-гвард-ии и всех других частей от неприступного Горного Дубняка?

Впервые Владимир Жабинский подумал, что ему отсюда не выбраться. И тогда ему стало жаль себя: до боли, до спазм сердечных…

— Ваше благородие, позвольте…

Подпоручик Суровов сердито взглянул на солдата.

— Ты кто такой будешь? — грозным тоном спросил он.

— Из вашего взвода, ваше…

— Знаю, — прервал его Суровов. — Из каких слоев будешь, спрашиваю?

— Из мужиков я буду, ваше благородие, скот у барина пас.

— А я и скот пас у барина, и постройки ему возводил, тот же мужик, что и ты, — назидательно сказал подпоручик, — То, что генерал Скобелев в офицеры меня произвел — спасибо ему, а я мужик, как есть мужик. Так что если один на один — Игнатом меня называй, имя у меня такое. До ихнего благородия мне еще далеко, да и нет мне надобности в их ряды подаваться. Что у тебя?

— Я, ваше бла… Извини, Игнат, в привычку вошло на погоны смотреть и, коль на них звездочки, благородьем величать…

— Ладно, ладно, ты дело говори! — торопил Игнат.