Иван Курчавов - Шипка

— Как так? — удивился Шелонин.

Она развела руками: не знаю.

— Та це е вони шуткують: недобрий погано про себе не скаже, — заметил Панас. — Без смиху, як без хлиба, — жить не можно!

— Это правда, — согласилась Елена.

Санитары снова прошли в темный конец коридора, и опять они пронесли умершего. Шелонин сказал, что это был молодой парень с оторванной у плеча рукой. Елена отвела взгляд, а Пенка закрыла глаза и что-то шептала.

— Лекарь у вас добрый? — спросила Елена, когда затихли шаги санитаров.

— У нас не один лркарь, Леночка, — ответил Шелонин, — Всякие есть, и добрые, и недобрые, работа у них нервная. А вот сестра милосердия — ангел небесный. День и ночь на ногах: то перевязки делает, то докторам помогает. И всегда улыбается — такой она человек. — Закончил доверительным шепотом — Ольга Головина, невеста нашего ротного командира!

Андрей Бородин, навестив своих подчиненных, попавших в Габровский госпиталь, отыскал затем Петра Кострова. Костров метался в бреду, но врачи сообщили, что кризис уже миновал. Когда друг пришел в сознание, Бородин сообщил ему о производстве в поручики и с горечью подумал о своей судьбе: у него-то у самого по-прежнему две малые звездочки на погонах.

Сейчас Бородин сидел на скамейке и наслаждался природой. Полчаса назад он послал записку сестре милосердия Ольге Головиной, а она все еще не появлялась. После Шипки было так тихо, что город казался уснувшим. Над головой негромко щебетали пичужки, прыгая с ветки на ветку, сбивая желтые, еле державшиеся листья. Неподалеку звенел ручеек, прыгающий по обточенным водой камням. В небе прокурлыкали журавли, летевшие своей дальней дорогой. О войне только и напоминали протяжные стоны, доносившиеся из госпиталя: видно, кого-то оперировали. Андрей подумал, что врачи слишком любят резать. Может, от лени? Чтобы не возиться с лечением опасной раны? Он давно решил, что лучше умереть, чем остаться без руки или ноги.

Неожиданно, когда он любовался далекой горой, словно повисшей над городом, подошла Ольга и неслышно села на скамейку. Он едва не задушил ее в объятиях.

Смотрел на нее и не мог наглядеться. Исхудала и побледнела. Нос заострился, а глаза словно полиняли от усталости. Но она улыбалась ему нежно и доверчиво и все равно была похожа на прежнюю, петербургскую Оленьку Головину: милым личиком, ласковым выражением глаз, безукоризненно чистой, аккуратной одеждой. На сером платье ее ладно сидит белая кисейная пелеринка, на белом отглаженном переднике изящно вышит красный крест; на переднике застыли и два красных пятнышка: должно быть, свежая кровь.

— Едва выбралась, Андрюша, извини, ради бога, — сказала она, осторожно беря его руку в свою. — Вы дали нам так много работы!

— Не мы, Оленька, а турки, — с улыбкой поправил Андрей.

— От вас все они — со Святого Николая.

— Потеряли мы, Оленька, тысячи две, а турки еще больше, — покачал головой Андрей.

— Господи, когда же придет конец этим мукам! — вырвалось у Головиной.

— Когда мы заставим султана подписать мир и навсегда отречься от Болгарии.

— Когда же это случится?

— Когда мы всюду побьем турок! — заключил он.

— Я очень рада, что ты цел и невредим.

— Пока везет, Оленька.

— Воевать тебе не наскучило? — спросила она. — Ты по-прежнему считаешь, что эта война не нужна и что наши напрасно пришли в Болгарию?

— Эта война нужна, — медленно проговорил он. — Я опасался не войны, а ее скверных следов: не натворим ли мы бед, не обидим ли и без того несчастных болгар? Там, на вершине Святого Николая, мы каждого болгарина целовать готовы: они себя не щадят, делятся последним куском хлеба, чтобы облегчить наше положение. А как у вас ведут себя наши чиновники?

— У нас они, слышно, резвятся.

— Тыловые крысы, чего от них ждать! — сурово бросил Бородин.

— Болгары умеют различать, где добро, а где зло, — ответила Ольга. — Тысячи погибших под Плевной и на Шипке — это и есть лучшие друзья болгар. А тыловых негодяев мало, их единицы, Андрей!

— Но лучше бы их и вовсе не было!

— Это уже мечта, Андрей. Наш народ слишком велик числом, чтобы не попадались мерзавцы, — промолвила Ольга. — Кстати, твой друг Костров все еще мечтает о соединении Болгарии и России? Или его уже не тревожат эти мысли?

Бородин улыбнулся.

— Кажется, это у него прошло, — ответил Андрей. — Петр осознал, что его идея наивна и никому не нужна, ни нам, ни болгарам. Народ здесь живет в неволе, а живет лучше нашего. Что же, болгар назад тащить, к нищете и голоду? Не вернее ли к их достатку добавить свободу и независимость?

— Я тоже такого мнения.

— Костров — славянофил, если его можно так назвать милый и добрый, наивный. Понял, что ошибся, и помалкивает. Да и какой он, в сущности, славянофил? — продолжал Бородин, слегка пожав плечами. — Полагал, что болгары будут жить в составе России как у Христа за пазухой. Святая простота!

— А что, среди славянофилов могут оказаться и недобрые? — спросила Ольга.

— Конечно! Для таких людей славянофильские лозунги являются, как бы сказать точнее, фиговым листком, что ли. Они говорят о своем сочувствии славянам, а сами не прочь подчинить весь славянский мир русскому царю. А я, Оленька, за то, чтобы помочь болгарам освободиться из-под турецкого владычества и не попасть под какую-то другую власть. Хорошо бы, чтобы эта война не прошла бесследно и для самой России — когда-то и нам надо начать иную жизнь.

— Я согласна с тобой, Андрюша: русские люди давно заслужили лучшую участь.

— Как Петр? — спросил Бородин.

— Он ранен трудно, но будет жив. У него сильный организм. Так говорят врачи.

— Слава богу. Без таких, как Петр, мир становится хуже!

— Твой Петр еще вернется на вершину Святого Николая, — заверила Ольга.

— К нам прибывает двадцать четвертая дивизия, нас могут и подменить.

— Давно пора! Вы все время в бою, каждую минуту под пулями и снарядами.

— Этого добра у нас хватает! — кивнул Бородин. На мгновение задумался, сказал озабоченно: — Двадцать четвертая идет из столицы как на парад. А ведь это Шипка! Погода и сейчас суровая, а что будет зимой?

— Болгары тоже говорят об этом. До холодов еще далеко, что-то подвезут.

— Холода на Шипке уже наступили, — возразил Андрей, — па. а горами и морозы. Паши тыловые крысы могут и прозевать.

— А вы-то как? — обеспокоенно спросила она.

— Получили куртки и еще кое-что теплое. До морозов жить можно.

— Вот и хорошо! — обрадовалась Ольга. И тут же взгрустнула: — А у нас свои беды: тиф появился. При такой-то скученности!

— Бог даст, тебя помилует тиф, а меня мороз, — сказал Андрей и легонько пожал ее руку с тонкими и длинными пальцами.

— Мне тоже пока везло. — Она ласково посмотрела ему в глаза.