Кирилл Усанин - Разбуди меня рано [Рассказы, повесть]

Конечно, мне хотелось еще в то субботнее утро застать бригаду в раскомандировке, но уже был час, когда все шахтеры спустились в шахту и уже приступили к работе, а те, кого они сменили, еще только идут к клети, и потому встретило меня затишье, пустые коридоры и пустой вестибюль, и закрытые раскомандировки, и только проходили мимо редкие, но все незнакомые люди, и я, как бывало и раньше, прильнул глазами к настенным объявлениям и плакатам, стараясь хотя бы через них вникнуть в рабочую жизнь шахтеров, и вот остановился вдруг, удивленный и даже немного растерянный, перед целой, во всю длину правой стороны вестибюля, «картинной галереей» портретов и сразу же увидел его, Василия Бородина. Да, несомненно это был он. Через все несовершенство художника («Кто он?» — уже думал я) угадывался в этой слегка неестественной позе сидящего на фоне чего-то темного тот характерный только для Василия Бородина простой профиль.

Пока я поднимался на третий этаж, в мастерскую художника, я припоминал только что услышанную мной фамилию: Козлов Алексей Афанасьевич. С этим именем было что-то уже связано, и связано радостное. Я помнил, что всю жизнь этот человек прожил безвыездно в родном городе, а его картины из жизни шахтеров занимали не раз почетное место на выставках самодеятельных художников.

Да, ошибки не было, это был тот самый художник. Невысокого роста, худой, он выглядел молодо в коротком выцветшем халате, и встрече был рад, и охотно рассказывал обо всем, о чем я спрашивал его, и, конечно, о том, как он рисовал портрет Бородина.

— Четыре дня он ходил сюда, в мастерскую. Замечательный парень. А главное — простой. И эту простоту души его я и хотел выразить. Даже не верилось, что он — такой молодой, только что переступивший порог тридцатилетия, — уже так знаменит, на весь город, на всю область. Я даже как-то не выдержал, поинтересовался, а он засмеялся и просто сказал: «Я и сам не верю в это». А ведь он был бригадиром того участка, который на нашей Двадцать второй шахте установил совсем недавно рекорд. Замечательный рекорд. Тут настоящий праздник был. Телевидение, радио, пресса областная — и все, в общем, такое… Да вы это и сами узнаете.

«Да вы это и сами узнаете», — сказал мне Алексей Афанасьевич в то субботнее утро, а был уже понедельник, уже кончалась рабочая смена, а я еще не услышал, чтоб кто-нибудь из бригады сказал мне о рекорде. А он был, и я уже прочитал все, что писали в газетах.

И мне было грустно, что все это, называемое сейчас рекордом, проходило без меня и только можно представить, можно только прочитать, спросить. «Неужели мне осталось только это?» — подумал я с грустью, и все же я с ними, успокоил себя, я был с ними и тогда, в тот праздник, который был тоже и со мной. Я жил с ними всегда, все это время, и мой путь и путь учителя моего и друга Василия Бородина скрещивались, и это я тоже чувствовал всегда и понимал еще острее, когда приезжал в родные края. «Как они там, в шахте», — думал я в такие минуты.

Когда я сдавал свой первый экзамен по истории Древней Руси: «И ныне, господа, отци и братья, оже ся где буду описал или переписал или не дописал, — чтите, исправливая бога деля, а не клените, занеже книгы ветшаны, а ум молод, не дошел…» — Василий Бородин был награжден почетным знаком Шахтерской славы. Когда же я с обостренным чувством вчитывался в ленинские строки, преисполненные силы великой, Василий Бородин был избран почетным гражданином города и в тот же год стал человеком государственным — депутатом областного Совета. Когда же мне вручили новенький диплом выпускника института, Василий Бородин был награжден орденом Трудового Красного Знамени.

И вот еще один шаг к высоте — рекорд, тот самый, о котором еще тогда, лет десять назад, подумал он.

А спроси его сейчас — улыбнется, пожмет плечами: было, конечно, все так, как сегодня, в этот день. Самый обыкновенный, ничем не примечательный, разве только тем, что сегодня я с ними.

Уже потом, через два-три дня, я уже все знал о рекорде. По старой привычке газетчика всех расспросил, обошел — и директора шахты, и секретаря парторганизации, и председателя шахткома, и многих-многих других, которые хотя бы одним словом могли обмолвиться о тех знаменитых июльских днях.

Вооруженный фактами, пришел я к Василию Бородину домой, чтоб его расспросить, уточнить последние детали, помня хорошо, как трудно бывает иной раз вспомнить то, что обычно ускользает, — в напряжении дней будничность самых простых деталей.

Но меня уже опередили. Сидела на диване рядом с Василием женщина, заплаканная, и что-то быстро взахлеб говорившая, а Василий молча слушал ее всхлипы, и был он не то что серьезный, а, показалось мне, чем-то расстроенный, даже недовольный.

Я прошел в другую комнату и разговорился с Игорьком, который выполнял задание по русскому языку. «Неужели сынишка Василия ходит в третий класс?» — удивился я, помня Игорька пятилетним подвижным, озорным мальчуганом. Спросил его снова: «Значит, в третий?» Он тоже удивился, но причина его удивления была иной. «Подумаешь, не верит, могу и тетради показать, а если на то пошло, и рассказать могу». И до того увлекся я беседой с Бородиным-младшим, что не заметил, как появился на пороге Бородин-старший и первым заговорил, когда мы остались одни:

— Посоветуй, как быть. Приходит женщина ко мне уже в третий раз. «Помогите, ради бога, разведите меня с мужем», — умоляет она. «А стоит ли? — спрашиваю я. — Вспомните, что вы сказали мне в первый раз, когда я пришел к вам: „Извините, он больше не будет, я погорячилась“», — и такая жалость, такая преданность мужу, что осталось только руками развести. Ушел, а через несколько недель опять приходит, и все повторяется снова. И сегодня — опять двадцать пять: «Помогите, он меня обижает, проходу не дает…» Но почему ко мне, на то милиция есть, суд, уж если на то пошло. Плечами пожимает: «Хочу, чтоб вы помогли». Вот такие дела мои депутатские. Все больше с дрязгами семейными бегут. Ну, и поспешишь, а у них уже мир и покой. Советует мне Михайловна: «Да не лезь ты в личные дела. Они там поругаются, они и помирятся. Муж да жена — одна сатана». Вот она, ситуация какая. Так что, идти мне?

— Ты депутат, тебе и карты в руки, — улыбнулся я. — А жена иногда бывает мудрее всех мудрецов.

— Спасибо за совет. Но мне-то от этого не легче.

— Ты сильный, выдюжишь, — пошутил я. — Вот слышал — на рекорд снова устремляешься.

— Уже услышал? Стоит подумать, а уже вся шахта знает.

— Да нет, я сам так размышляю, — уклонился я. — Вижу по работе, по делам твоим в бригаде.

— Почему же я? Мы тут снова все подумаем, решим, кое-что прикинем.

— Вот и начинайте, пока я здесь, — пошутил я.

— Ишь ты, какой шустрый! Тут все до мелочей надо проверить, чтоб ошибки не вышло.