Георгий Шолохов-Синявский - Суровая путина

— Где Панфил?! — вскрикнул он и вскочил.

Липа смутилась, поспешно вытерла слезы, сказала робко:

— Никакого Панфила нету, Анисенька. Бог с тобой. Тебе, мабуть, привиделось. Приляг, усни еще…

Протирая глаза, Аниська свесил с кровати ноги, обутые в тяжелые сапоги, деловито осведомился:

— Неужто никто не приходил? И как это я задремал.

Он сидел с опущенной головой, досадливо морщась.

— Анися… Уйдем отсюда… Ты же говорил — в Кагальник поедем, — пытаясь оживить надежду, робко напомнила Липа.

Аниська молчал, задубелыми пальцами почесывая грудь.

— Припозднились мы трошки, Липа, — сказал он. — Вот я недавно шел мимо одной хаты… Слышу кто-то воет. Подошел к окну, а там мертвец лежит. Тот, которого вчера уложили на месте мироновские пихрецы. Ну и подумал, какой уж тут Кагальник… Придется, видно, нам еще долго гнезда искать.

Липа заплакала.

— Ну, ну, не плачь. Вот уладим с приморцами, тогда поедем.

Отводя в сторону растерянный, виноватый взгляд, Аниська встал с кровати.

— Ты не горюнься, — ласково добавил он и погладил Липу по голове. — В случае чего, иди на станцию и езжай прямо в Ростов. Вот тебе деньги и адрес.

Порывшись за подкладкой картуза, Аниська достал пропотевшую бумажку, подал жене.

— Вот… Тут прописано, по каким улицам идти… в городе… Там есть такие люди, что дадут тебе приют, покуда что…

Липа спрятала бумажку за пазуху. Аниська смотрел на нее усталыми глазами. События предыдущего дня и ночи словно выпили из него все силы: он чувствовал себя опустошенным и разбитым.

— Ну, пойду я… А то вот-вот казаки заявятся, — тихо проговорил он.

— Погоди, хоть рубашку зашью тебе, — остановила его Липа и, быстро отыскав иголку, принялась на нем же зашивать пропахшую потом рубаху.

Руки ее дрожали, иголка колола пальцы, на кончике носа висела прозрачная капля: слезы опять полились из глаз.

— И чего ты… Как на смерть провожаешь все равно, — рассердился Аниська и, оборвав нитку, кинулся вон из хаты.

У калитки он лицом к лицу столкнулся с вернувшимся из города Онуфренко и Павлом Чекусовым. Радость, как освежающая волна, омыла Аниську.

Он тряс Чекусова за плечи, смеялся, выкрикивая бессвязные слова приветствия. Чекусов ухмылялся, скаля щербатый рот.

— Ну, ну, чертогон, тише! Ты это чего тут заварил, а? Ну, ладно! Ладно. Для начала и это славная песня.

— Ты говори: что сказали в комитете? Что оказал Иван Игнатьевич? — нетерпеливо допытывался Аниська.

— Держаться. Не уступать прасолам и атаманам! — выкрикнул Чекусов и погрозил кулаком в сторону моря. — Миронова вы уже настращали добре. А вообще, вы хотя бы посоветовались с нашими товарищами.

— Некогда, Паша, было советоваться, некогда, — возразил Аниська. — Когда загорелось тут, только успевай подкладывать, чтоб жарче горело.

— Надо уметь подкладывать. А вы вздумали что-то вроде прошения писать контре Каледину. Ведь это же волк старый. С ним только один разговор — казачья пуля. Ведь избрали его на Войсковом кругу, такие субчики, как наш Автономов да есаул Миронов. Какой же от него ждать милости?

Анисим смущенно оправдывался:

— Для начала постучали во все двери, а потом поглядим. Ежели не уберут Миронова, двинемся всей ватагой и сами его уберем, установим в гирлах свою охрану, свои порядки.

Чекусов усмехнулся:

— Вот, вот, все сами. Небось, и в Петроград сами пойдете буржуйское Временное правительство свергать… Эх вы, революционеры!

— Чего ты все поддеваешь? — рассердился вдруг Аниська. — Ты не подшучивай, а разъясни толком. Ждали вас — терпения не было, а ты приехал и насмехаешься!

— Ну-ну, тише, — бережно взял Чекусов Аниську под локоть. — Не горячись. Толком тебе говорю: ничего сам не сделаешь. И власть в одиночку, кто как захотел, не спихивают. Почаще тебе надо в город, в комитет большевиков заглядывать да побольше слушать, что большевики советуют. Я вот вам тут книжечек кое-каких да газеток привез.

Аниська недоверчиво и сердито взглянул на Чекусова.

— Ты — что? Опять учить, да? Мы будем книжечки да газетки читать, а нас тем часом Миронов да Автономов с казаками за шиворот да под плети! Ты лучше скажи, какой ответ мы мержановским рыбакам дадим? Что будем делать с арестованными пихрецами? Сюда с часу на час есаул Миронов заявится, а мы его книжечками будем встречать? Эх, Паша! Образовали, видать, тебя в городе, да не совсем.

— Погоди, погоди, — нахмурился Чекусов. — Насчет арестованных и вообще, как дальше быть толковать на улице несподручно. Идем-ка в совет и там порешим.

Не выпуская локтя Анисима, Павел Чекусов потянул его к совету, где уже волновался и гомонил народ.

В тот же день из города по поручению меньшевистского комиссара Зеелера для выяснения обстоятельства мятежа прибыл в хутор Синявский присяжный поверенный Карякин. Откушав сначала у хуторского атамана, а потом у Полякина пирогов с каймаком и сметаной, попив кофе, он в сопровождении двух вооруженных винтовками милиционеров отправился в хутор Мержановский.

Внешне хутор выглядел мирно. Линейка подкатила к хате, где помещался крестьянский совет. У входа, над дверью, трепетал кумачовый флаг. Тут же степенно расхаживали вооруженные берданками рыбаки. Они окружили линейку, предостерегающе выставив ружья. Карякин, одетый в светлозеленый френч, поскрипывая шевровыми запыленными сапогами, вошел в просторную со светлыми окнами хату. Милиционеры, конвоируемые рыбаками, робко последовали за ним.

В хате было полно народу. Рыбаки безмолвно расступились, пропустили Карякина к столу, за которым сидели Аниська, Павел Чекусов, Онуфренко и Максим Чеборцов.

— Это и есть новый крестьянский совет? — насмешливо спросил Карякин.

— Он самый. А вам кого надо? — грубо спросил Аниська.

— Я уполномочен объединенным советом и комиссаром Зеелером расследовать инцидент, — стоя перед членами комитета и, видимо, начиная раздражаться, оттого, что его не приглашают сесть, заговорил Карякин. — Я предлагаю вам освободить арестованную команду. Ее незаконные действия будут рассмотрены особой следственной комиссией, которая возбудит ходатайство перед атаманом Войска Донского об урегулировании вопроса о заповедных водах и рыболовной охране.

— До тех пор, пока не снимут казачий кордон и самого Миронова, пихрецов мы не отпустим, — резко сказал Аниська.

— Да, только так, — подтвердил Чекусов.

— Тогда мы будем решать этот вопрос помимо вас, — надменно заявил Карякин. — А вам оставляем право разговаривать с казачьими властями. Ваши самочинные действия мы будем рассматривать как анархию и ответственность за последствия о себя слагаем.

Аниська, сорвавшись со скамьи, вдруг закричал хриплым оглушительным голосом: