Юрий Колесников - Занавес приподнят

— Вот тут, пожалуйста, посмотрите, сэр! — умоляюще проговорил он. — Вот тут, где стоит печать с короной… Это в вашем консульстве на Кипре поставили… Можете проверить! Видите, сэр, здесь?!

То, что рыжеватый парень с обсыпанными веснушками лицом мучительно пытался что-то доказать и чуть не плакал, англичанина не трогало. Он не был сентиментален. К тому же он был свидетелем и истерик, и припадков эпилепсии, и обмороков, и все это чаще оказывалось симуляцией ради достижения определенной цели! Ему все это надоело. И особенно холуцы, эти фанатики-националисты. Англичанин был убежден, что они опасны для британской короны, и потому слушал Хаима рассеянно. Он достал из кармашка часы, открыл крышку: до конца службы оставалось полчаса. Холодно взглянув на Хаима, он скользнул глазами по шифс-карте, которую Хаим все еще просовывал в окошко, и вдруг резко потянул к себе документ, наморщив лоб, стал в нем что-то разглядывать, потом потребовал сертификат и, не сказав ни слова, с озабоченным видом вышел.

Потянулись мучительные минуты ожидания. Подавленный и жалкий, Хаим с опаской смотрел на блюстителей порядка, равнодушно созерцавших его трагедию, и, заметив на груди одного из полицейских шестиугольную звезду, пришел в отчаяние: мелькнула мысль, что эти безумцы могут разлучить его с любимой! От одной этой мысли его затрясло. Не сводившая с него глаз Ойя опрометью кинулась к нему. Но полицейские рывком отбросили ее к стене.

Хаиму казалось, что он в последний раз видит свою жену. Он знал: ему не пережить разлуку. Одному, без родного человека, в чужой стране!.. Кому он нужен? Нуцику, Соломонзону? Кто заступится за него, за Ойю? Нет такого человека здесь, в Палестине, на «земле обетованной». Один среди чужих, непонятных ему людей. Там, дома, было бы все иначе… Там были друзья! Разве бросил бы их, Хаима и Ойю, например, Илюшка Томов? Да никогда в жизни!

Хаим не заметил, как за перегородкой бесшумно появился англичанин и, сев за столик, стал что-то списывать с шифс-карты. Полицейский толкнул Хаима в бок, и тот увидел свои документы в протянутой, густо заросшей рыжеватыми волосами руке англичанина, услышал равнодушно произнесенные совсем неожиданные слова:

— Можете идти. Вы свободны…

Через минуту Хаим и Ойя, еще не задумываясь над причиной всего случившегося, сияющие от радости, бежали к автобусной остановке под проливным дождем. Подгоняемые сильным ветром, они шлепали по грязи и глубоким лужам. Им хотелось как можно скорее уйти от мишторы, от страшных своим равнодушием людей, которые сидели там, за ее стенами.

В какой уже раз за сравнительно короткий отрезок времени они ощущали неоценимую и мудрую заботу о них доброй тети Бети. Это ведь она, умудренная жизненным опытом труженица, сумела вписать гречанку в шифс-карту Хаима. Чуяло сердце старой фельдшерицы, что не так-то легко все устраивается на белом свете, как иной раз кажется молодым людям, если даже они едут на «обетованную землю»…

Хаим вспомнил, что заподозрил было в мстительности Бен-Циона Хагера, и теперь от души радовался тому, что ошибся. «Ведь и у него есть дочери! — подумал он. — Да и реббе же он все-таки…»

Насквозь промокшие, голодные, озябшие, но счастливые вернулись они в свою холодную и сырую времянку. Ойя сразу принялась разжигать керосинку, а Хаим решил зайти к Ионасам и рассказать о результатах поездки в миштору. Не хотелось ему, чтобы там бог весть что подумали о них…

— Тише! — открыв ему дверь, зашипела Нуцина теща. — Вы разве не слышите, Эттилэ дает урок…

Хаим извинился и в двух словах рассказал о поездке в миштору. Однако его радостная весть старуху не обрадовала, вроде бы даже огорчила. Хаима это поразило. В замешательстве он еще раз извинился за беспокойство и попятился к выходу. Однако старуха его остановила.

— К вам зачем-то прибегала Моля… — сообщила она не одобрительным тоном. — Два раза… и в такой дождь!

Хаим пожал плечами. Он не знал, о ком идет речь.

— Ну Моля! Моля! Вы Молю не знаете? — раздраженно прошептала старуха. — Эту шхуну [43] Женщина легкого поведения. ? Кошмар!.. Спросите, кто ее не знает? Из Венгрии! Артистка…

Хаим вспомнил: как-то Нуци говорил ему, что в соседнем дворе живет семья из Венгрии: Моля была когда-то артисткой, ее муж — теперь очень больной человек — музыкантом. Их красивого мальчика лет десяти Хаим видел. Если человек прибегал в такой проливной дождь, значит, он нуждался в помощи, и Хаим пошел к Моле. Оказалось, что женщина приходила совсем с другой целью.

— На фабрике, где я работаю, освободилось место мотальщицы. Я подумала, может быть, ваша жена захочет поработать? — сочувственно сказала Моля. — Не блестяще, конечно, однако более подходящего ей поблизости не найти. Мы живем здесь четвертый год…

Хаим ничего определенного не ответил. Ему не верилось, что хрупкая Ойя справится с такой работой. Да и согласится ли она? Никогда прежде они не задумывались над тем, надо ли вообще устраиваться на работу.

К удивлению Хаима, Ойя с радостью согласилась на предложение Моли. Жить на один заработок Хаима было трудно: его едва хватало на питание и оплату жилья. Купили недавно керосинку, без которой не обойтись в хозяйстве, и пришлось несколько дней брать хлеб в долг, пить кофе без сахара, отказаться от молока… Конечно, Ойе хотелось приодеть Хаима и самой хоть немного приодеться, но, как она ни прикидывала, все получалось так, что нужную сумму придется копить годами.

Через несколько дней Ойя приступила к работе на фабрике, принадлежавшей фирме «Дельфинер». Тепло приняли ее давно работающие здесь женщины. Думая, что молодой, к тому же глухонемой работнице будет особенно трудно освоить новую для нее профессию, старались помочь, показать. Но Ойя быстро освоила несложную работу и выполняла ее технически правильно, чисто и без брака. Женщины-работницы полюбили Ойю, по достоинству оценив ее трудолюбие, сообразительность и необычайную проворность.

Однажды ей стало плохо. Никто не знал о причине. Свою беременность она скрыла от всех, даже от Хаима, боясь, что он не разрешит ей больше работать на фабрике. Но приступы болезненного состояния стали повторяться, и тогда работницы дознались, что Ойя уже на пятом месяце… Крутить вручную станок ей было теперь невмоготу, а хозяин фабрики не соглашался перевести ее на более легкую работу. Он напрямик сказал хлопотавшим за Ойю работницам, что ему на фабрике требуется только мотальщица. Если трудно — пусть уходит. Однако за Ойю дружно заступились Моля и другие работницы, заявив хозяину, что, если тот не выполнит их просьбы, они пойдут работать к Заксу, владельцу другой маленькой фабрики, конкурировавшей с «Дельфинером».