Юрий Колесников - Занавес приподнят

Его человеконенавистническим настроениям как нельзя более соответствовали идеи и практика железногвардейцев. И Гицэ не преминул примкнуть к ним. С первых же шагов Заримба дал выход накопившейся в нем злобе. С изощренным коварством и неумолимой жестокостью он выполнял самые грязные поручения своих шефов, чем и заслужил их расположение и доверие. Этим и объясняется его весьма стремительный подъем по иерархической лестнице легионерского движения. Но вершины доверия со стороны не только вожаков движения, но и «власть предержащих особ» он заслужил тем, что совершил акт чудовищной жестокости.

Не жалея красок, Лулу рассказал Жоржу, как престарелая мать-цыганка нашла своего сына и какой трогательной была их встреча. Старушка назвала приметы на теле Гицэ, знать о которых могла только мать, поведала, как повесила ему на шею латунный крестик, нацарапала на нем его имя и фамилию. Точно такой же крестик хранила все эти годы на своей груди, как, впрочем, не расставался с крестиком и Гицэ.

Заримба мастерски сыграл роль человека, глубоко тронутого и обрадованного неожиданной встречей с кровной матерью, которую ему, казалось бы, не суждено уже было когда-либо увидеть. Он обласкал старушку, расположил ее к откровенному разговору, и несчастная цыганка, как на исповеди, рассказала ему, что еще в раннем возрасте по ее недосмотру Гицэ упал с повозки. Знахари уже тогда предсказывали, что мальчонка будет порченым. Убитая горем, мать решила, пока не поздно, найти людей с добрым сердцем, оставить им сыночка в надежде на то, что они обратятся к врачам и те сумеют исправить страшный изъян… В тот день цыганка зашла в парикмахерскую, погадала болгарину и его жене, заодно выведала, что они бездетные и очень опечалены этим. Им-то она и вверила судьбу своего первенца, оставив его ночью на пороге цирюльни.

Рассказывая все это, старушка не переставала плакать и каяться, а Гицэ слушал и не скупился на утешения.

Обласканная сыном, старая цыганка впервые за долгие годы разлуки с ним с радостными мыслями спокойно уснула.

— И навеки! — патетически воскликнул Лулу. — Шеф был верен своему принципу… Конечно, не легко ему было так поступить с родной матерью… В этом я уверен, клянусь честью легионера! Но даже ей он не простил вины за свое уродство и за то, что она предательски подкинула его чужим людям… Видал?! Поистине легионерский мученик!

Жорж Попа, до этого слушавший Лулу с рассеянным видом, вдруг сморщил лоб и, сощурив маленькие глаза, пристально посмотрел на него. Только сейчас до него дошло, с какой целью групповод рассказал ему эту историю, но он знал его склонность к преувеличениям и потому едва заметно усмехнулся. Лулу моментально крепко схватил приятеля за ворот пиджака, притянул его к себе.

— Послушай, ты, деятель! — с трудом сдерживая гнев, прошипел он. — Когда групповод Митреску говорит о шефе Заримбе, то ты выбрось из своей башки всякие сомнения… Если тебе доведется побывать у него в подвальном помещении, то сам увидишь там не только портрет рейхсфюрера СС Гиммлера и распятие Иисуса Христа, но и череп под стеклянным колпаком… Это все, что осталось от матушки Гицэ Заримбы! А если посмотришь на затылок черепа, то обнаружишь маленькое кругленькое отверстие от пули… Ясно? А если и теперь сомневаешься, то ты дерьмо, мсье Жорж!.. Вот так. Можешь сообщить шефу Заримбе, за что я обозвал тебя.

— Зачем ты так? Верю я, конечно… — ответил без всякого желания Попа, оставаясь тем не менее в недоумении. — Но чтобы у себя дома хранить?..

Лулу понял и перебил его:

— Да, мсье Жорж! У себя дома, притом на видном месте… И не удивляйся. Только для маменькиных сынков подобное явление считается ненормальным… Но тогда нечего им лезть в историю!

— Не горячись, пожалуйста! Если я и усомнился, — виновато ответил Попа, — так только потому, что бывает трудно понять, говоришь ты всерьез или фантазируешь…

Жорж хотел было сказать «врешь», но не решился. Окончательно портить отношения с групповодом не было резона. Напротив, он старался найти с ним общий язык. К тому же он отдавал себе отчет в том, что групповод не станет выдумывать подобное о своем шефе. Жоржу Попа и раньше доводилось слышать о Гицэ Заримбе немало невероятного.

Митреску устраивал покаянный тон ответа Жоржа Попа. И он так же стремился к согласию. Приближалось время отъезда, и, кроме Жоржа, ему не у кого было занять денег. Примирительным голосом Лулу заключил:

— Значит, я не так понял твою улыбку и зря погорячился… Забудем об этом. А Заримба, как ни говори, сильная личность! Не так ли?

— Конечно… Он человек незаурядного мужества, — без особого восторга признал Попа. — Это ясно…

— Во всяком случае, предательство нельзя прощать никогда! Таков непреложный закон легионеров…

Под большим секретом Лулу сообщил Жоржу, что немцы прежде не очень-то доверяли Заримбе из-за его цыганского происхождения. Было время, когда они хотели вообще избавиться от него. Узнав, однако, от германского посланника в Бухаресте герра Фабрициуса о том, как и почему расправился этот деятель легионерского движения с родной матерью, они пришли в восторг.

— Шефу был преподнесен парабеллум с выгравированной на кожухе надписью: «Не прощающему измену. Гиммлер», — доверительно нашептывал Лулу. — Именно после этого события в жизни Гицэ секретные решения Берлина, касающиеся легионерского движения, стали поступать сперва к нему, а уж потом доводиться до сведения остальной братии. Вот так!

В подтверждение сказанного Лулу хотел было рассказать Жоржу о совершенно неожиданном для Хории Симы, но заранее известном Заримбе появлении на заседании «тайного совета» генерала Антонеску, но вовремя передумал. Попа кичился своей связью с Симой, и Лулу прикинул, что приятель может его продать. При этой мысли групповод снова стал взвинчиваться.

— А ты, мсье Жорж, — сказал он назидательным тоном и с оттенком сарказма, — как пассажир в экспрессе, мчишься без остановок и задержек с головокружительной скоростью к почету и власти, но почему-то полагаешь, что запросто можешь сойти на полустанке прогуляться, словно поезд стоит у перрона… Опрометчиво! Всего один маленький неправильный шаг… и — адью! Экспресс умчится без тебя…

Кое-какие слухи о подробностях взрыва на электростанции и в бане дошли до Изабеллы одновременно с известием об аресте Ильи Томова. И то и другое, разумеется, в далеком от истины виде. Изабелла вспыхнула, обхватила ладонями залитые румянцем щеки, в ее чуть-чуть раскосых голубых глазах мелькнул испуг.

— О ужас!.. Неужели и Илюшка такой? Тогда всё… — прошептала она, и тотчас же с ее лица исчезло выражение испуга, щеки обрели спокойный беломраморный тон. Она быстро вернулась к радостным мыслям, прерванным неприятными сообщениями. Свойственная девушкам ее возраста мечтательность давно уже приобрела у Изабеллы устойчивый характер. Будущее она представляла себе в самых радужных красках. Она не сомневалась в том, что ее ждет необыкновенное счастье, голова ее постоянно была занята сочинением фантастически прекрасных эпизодов, которыми будет усеян ее жизненный путь.