Юрий Колесников - Занавес приподнят

Настал черед посетить это учебное заведение и подучиться и румынским лидерам — Хории Симе и Николае Думитреску. Впрочем, Думитреску несколько лет назад прошел здесь краткосрочную подготовку со специальным «уклоном», результаты которой вскоре стали известны всему миру…

Первое, что бросилось в глаза Хории Симе, едва он вступил в просторный зал школы, была гигантского размера карта с двумя полушариями, скованными между собой огромной черной свастикой, сквозь которую мир проглядывал точно через тюремную решетку. Необычайное впечатление произвело на Симу столь наглядное изображение устремлений национал-социализма к мировому господству. Постепенно командующий легионерами начинал иначе расценивать бесцеремонное обращение к ним рейхсфюрера СС Гиммлера, придя к заключению, что будущее, но всей вероятности, все же принадлежит немецкому «новому порядку»…

Остановив свой взгляд на повисшей поверх свастики надписи: «Гуманность — признак слабости!» — Хория Сима на мгновение задумался, затем твердым шагом подошел к огромному портрету германского фюрера и вскинул руку вперед:

— Хайль Гитлер!

Замедливший шаг позади Симы штандартенфюрер СС Штольц был доволен реакцией румына.

Изредка в школу на окраине Гамбурга приезжал начальник абвера. Он останавливался в комфортабельном домике, расположенном в роскошном саду, отгороженном от территории школы. Одна-две лекции для преподавателей и инструкторов школы, которые он прочитывал в каждый свой приезд, всегда были насыщены очень ценными советами и сведениями обо всех новинках в области разведывательной и диверсионной деятельности. Опыта и конкретных фактов у главы абвера для этого было более чем достаточно. Всю свою сознательную жизнь он только и делал, что ревностно шпионил в пользу тех, от кого получал звания и щедрые награды, и столь же ревностно предавал их тем, с кем призван был скрытно вести беспощадную борьбу.

Эту особенность Вильгельма Канариса давно заприметила английская разведывательная служба. За деятельностью узкоплечего и смуглолицего с прилизанной на пробор прической офицера германского флота Интеллидженс сикрет сервис следила еще с начала первой мировой войны… Были на то определенные причины, были и соответствующие расчеты. Свое начало они берут с декабря тысяча девятьсот четырнадцатого года. Канарис служил в чине старшего лейтенанта на немецком крейсере «Дрезден», из состава потопленной англичанами у южного стыка Атлантического и Тихого океанов эскадры адмирала графа Шпее. Лишь одному быстроходному «Дрездену» тогда чудом удалось ретироваться в территориальные воды нейтрального Чили. Здесь, благодаря старшему лейтенанту Вильгельму Канарису, ведавшему на корабле разведкой и уже располагавшему к тому времени значительными связями с определенными кругами в этой части света, «Дрезден» мог регулярно получать необходимый для личного состава запас провианта и укрываться в многочисленных заливах и фиордах Огненной Земли. И только через четыре месяца, когда англичанам казалось уже, что поиски немецкого корабля безнадежны, он был обнаружен британским крейсером «Глазго», командир которого решил потопить «Дрезден», невзирая на то что он находится в нейтральных водах. Переговоры, затеянные протестовавшими немцами, в которых принимал участие и старший лейтенант Канарис, ни к чему не привели. Девятого марта тысяча девятьсот пятнадцатого года «Дрезден» пошел ко дну, а высаженная на берег команда была тотчас же препровождена на небольшой прибрежный остров Кюрикюн. Однако среди покорно подчинившихся чилийским властям матросов и офицеров германского крейсера почему-то не оказалось старшего лейтенанта Канариса…

Когда местные власти спохватились, низкорослый и малоприметный офицерик с поддельными документами на имя Лазаря Захариадиса преспокойно переезжал уже из Сантьяго в Буэнос-Айрес… Но и здесь он не стал задерживаться. С помощью местных агентов-соотечественников Канарис покинул пределы Аргентины, став на сей раз уже чилийцем Редом Розасом. А спустя месяца два бывший грек и затем чилиец превратился в немца-вояжера, проживающего в Нью-Йорке под именем Отто Зелигера…

Новоявленный делец быстро установил контакт с деловыми кругами, частенько посещал оживленные кафе и рестораны, наезжал в Вашингтон, рыскал по грязным улицам юго-западной части столицы, захаживал и в аристократическую часть города, прогуливался по извилистым аллеям, заводил знакомства со служащими госдепартамента, но чаще всего появлялся неподалеку от грузового порта Нью-Йорка, проявляя особый интерес к чиновникам таможни, а нередко даже к рядовым грузчикам. Вскоре на судах стран Антанты, получавших грузы в американском порту, зачастили взрывы. Это привело к тому, что из ряда стран прибыло несколько сыщиков. В частности, Лондон прислал двух своих опытных детективов. Но немецкий «вояжер» к тому времени уже успел «обернуться» в еврея Мойше Мейербера, эмигрировавшего из Варшавы.

— В Польше свирепствует антисемитизм, бывают погромы, — жаловался он, устраиваясь представителем небольшой фабрики «эластичных изделий» — ходового товара аптекарских магазинов и киосков ночных профилакториев, располагавшихся на скудно освещенных припортовых улицах.

— Это превосходно, Вильгельм! — похвалил его главный резидент германского шпионского центра в Америке военный атташе Франц фон Папен. — Теперь снова за дело!

Но «дело», вылившееся в новую вереницу взрывов на транспортах, подняло на ноги полицию и контрразведку многих государств, и эмигрант Мойше Мейербер был все же арестован.

Разумеется, Канарис понимал, что веревочке, которую он столь старательно вил некоторое время, пришел конец… Но бывают же на свете чудеса! Начальник бруклинского полицейского участка оказался настолько любезным человеком, что еще до начала следствия допустил к несчастному эмигранту адвоката некоей «ювелирной фирмы»… Этот прекрасно воспитанный джентльмен был предельно чуток и внимателен к человеку, по недоразумению оказавшемуся в крайне затруднительном положении...

— Бежал от польских антисемитов, — жаловался Мойте Мейербер, — и угодил к американским бандитам…

Представитель всемирно известной «ювелирной фирмы» вполне разделял обиду и возмущение бедного эмигранта, горячо осуждал существующие в этой стране порядки, по зову совести изъявил желание помочь страдальцу, категорически отказавшись от какой-либо платы за это, и твердо пообещал коммивояжеру фабрики «эластичных изделий» добиться его освобождения!

Все было как во сне! Речи этого ангела-спасителя, словно ослепительные солнечные лучи, проникшие на мгновение сквозь разрыв в грозовых тучах, озарили душу Канариса надеждой. Он было уверовал в искренность и бескорыстие нежданного посланца «ювелирной фирмы», как вдруг тучи вновь сомкнулись, разрыв исчез и солнце померкло…