Григорий Терещенко - Счастье само не приходит

Сабит растерянно заморгал и почувствовал, как застучала кровь в висках.

— Бригада разношерстная, тяжелая, — подключился к разговору председатель завкома.— Даже название себе дали безобразное: бригада «Ух». Взрослые люди, а до такого додумались.

— Принимай, Сабит, — поднял голову Боровик.— И воспитай бригаду.

— Жалко свой бригада. А эта мне совсем не нравится.

— А если временно? — спросил председатель завкома.

— Временно совсем не согласный. Временных никто не любит...

— Тогда постоянно, — сказал Григоренко. Он был уверен, что Сабита назначает не временно, обратного пути ему уже не будет. Наоборот, Сабит должен пойти дальше. — С вашей бригадой теперь любой справится. Поработали вы хорошо, ничего не скажешь.

— Я работаю, а Остап Вавилович ругает. Шибко ругает.

— Ругает, говоришь? — удивился Григоренко. — А нам предлагает тебя поставить бригадиром самой большой и ответственной комплексной бригады. Да еще на главное направление. Вот так. Нет, Сабит, командир не берет с собой подчиненного в бой, если в нем не уверен.

— Белошапка предлагает? — Сабит встал и начал растерянно переминаться с ноги на ногу. — А как, если не справлюсь? Дрова наломаю?.. Не хочу, чтоб про меня плохо говорили.

— Наломать дров мы не позволим, — сказал Григоренко,— если что — поможем. Мы недавно туда много хороших ребят из демобилизованных отправили.

— Справишься, Сабит! — подбодрил его и Боровик.

— А не получится, переведем на другую равноценную должность, техника-нормировщика, например, — сказал председатель завкома.

— Нормировщиком не пойду.

— Без работы не останешься, не бойся, — улыбнулся Григоренко и встал.

— Эх, был не был... Мало-мало поработаем!..

— Ну, вот и сосватали, — засмеялся Боровик и тоже поднялся.

Белошапка вошел в лабораторию и застыл в недоумении. В комнате, в полном одиночестве, сидела Марина, грызла яблоко, а по щекам ее катились крупные слезы.

Увидев Белошапку, Марина вздрогнула и отвернулась к окну. Когда она снова взглянула на Остапа, лицо ее уже озарилось улыбкой. И трудно было поверить, что Марина только что плакала.

— Я за анализом на песок.

— Возьмите, — кивнула Марина на пачку лежащих на столе бланков.

— Кто-нибудь обидел?

— Скажете тоже... Пусть только кто попробует, сам не рад будет.

— Работа здесь у вас получше, не то что у нас на строительстве.

— Это верно. Только человек не одной работой живет.

— Да как сказать?

Остап давно уже заметил, что после замужества Марина стала какой-то другой. Притихла. Ни острых реплик, ни горячих споров, ни гордых взглядов. Словно подменили ее.

— Садитесь, Остап Вавилович. Посидите. Или жены боитесь?.. Вдруг прибежит и в волосы вцепится.

— Зря не вцепится. Сама, вижу, мужа боишься. А была бедовая!

— Бедовая, говорите... Была, да вся кончилась...— Марина тяжело вздохнула и вдруг уткнулась лицом в ладони.

— Что, дома не все в порядке? — спросил осторожно Остап.

Марина открыла лицо. Слез на глазах не было.

— Хотите сказать, что не прошло и полгода, как в загсе расписались, а уже разлад. Вы правы. Знали бы вы, какая я одинокая...

Наступило молчание. Затем Остап сказал:

— Ты вышла замуж, а в семье одиночества не бывает.

— У кого не бывает, а у кого... Бегма совсем не такой, каким казался...

Марина помолчала, а затем, еще раз тяжело вздохнув, заговорила:

— Понимаете... Мы нигде не бываем. Придет после работы и молчит. Фильмы только по телевизору смотрим. В городе новый Дворец культуры открыли, артисты приезжают... А я тот Дворец лишь издалека видела... Часто приходит выпивши. Правда, пока не бьет.

— Странно все как-то, — пожал плечами Остап.— Всем казалось, что вы нашли друг друга. Дополняете один другого. Он до тридцати пяти лет все жену подыскивал. Я думал, вы счастливы, радовался за вас.

— А вы-то сами счастливы?

«Почему это ее интересует? — подумал Остап. — Не насильно ведь выходила замуж. Ивана Середу оставила, а Бегму у Светланы отбила...»

— Да, я счастлив!

Марина подняла на Остапа глаза:

— Это хорошо, что счастливы! А я одинока. Потеряла интерес к жизни. Ото всех отгорожена четырьмя стенами своей квартиры... Нет, не надо ничего говорить. Я наперед знаю, что скажете. «Мол, малодушный человек, нытик. А вокруг, погляди-ка, — жизнь цветет, люди любят друг друга!» А есть ли она вообще, эта любовь? Как ее почувствовать?

— Ну что на это ответить тебе, Марина... Любовь — чувство великое. Без любви не может быть настоящего счастья у человека.

— Разве счастье — это только любовь?

— Ты устала, Марина.

— Нет, вы не уклоняйтесь от ответа.

— Хорошо, попробую ответить. Я нашел свою Зою. Разве это не счастье? Когда получили однокомнатную квартиру — танцевали от радости. Заработала по моим чертежам мойка — снова радость. Счастье, по-моему, складывается из любви и...

В это время дверь открылась. Вошла круглолицая, с живыми черными глазами девушка.

— В столовую пойдешь? — обратилась она к Марине.

— Я попозже пойду. Ты иди одна.

Как только девушка ушла, Остап продолжил свою мысль:

— Мне кажется, что люди без любви не были бы людьми... И они должны сами строить свое счастье.

Румяное лицо Марины побледнело, осунулось, но, несмотря на это, Белошапка отметил невольно про себя: «А она симпатичная».

— Ну, так какое оно, это счастье? — В голосе Марины зазвучала ирония.

— Какое? Как тебе сказать, нелегко оно достается... Чтобы завоевать его, тоже нужно мужество... Я вот никак не могу понять, в чем причина вашей неудачи. Живете вдвоем, всего вдосталь. Ну, потратились на свадьбу, на устройство квартиры. Но на театр всегда можно деньги найти.

— И вы к деньгам все сводите...

— Да нет, просто к слову пришлось.

— А мой уверен, что главное в жизни человека — деньги. Мне кажется, что ради денег он и на преступление может пойти. Все на книжку откладывает.

— Конечно, Марина, счастье не в деньгах. Ты права. Копить деньги — это мещанство, обывательщина.

— Вот и я так думаю. Приехал из Киева театр. Говорю ему: пойдем. А он — ни в какую, дорого, мол. За два билета не захотел пять рублей заплатить.

— Но ведь на водку не жалеет?

— На водку он не тратит. Его угощают.

— Зачем же было за такого выходить? Видела же, какой он?

— Ах, Остап Вавилович, вы не знаете, что такое одиночество. Мне уже двадцать пять исполнилось...

— Знаю! Я-то знаю...

— Спасибо за душевную беседу, — прервала его вдруг Марина и встала. — Надеюсь, все, чем поделилась, останется между нами. Не с каждым решишься откровенно поговорить. Вы, наверное, тоже еще не обедали? Может, пойдемте вместе, вдвоем веселее.

— Ну что ж, пошли...

Смеркалось. Густой морозный туман никак не рассеивался.