Сергей Григорьев - Кругосветка

А октава Панибратцев ходит по Дворянской улице в шелковом цилиндре, крылатке, трость с набалдашником. Ехала губернаторша, он цилиндр снял, поклонился с достоинством. Она ему ручкой сделала — думала, что бузулукский предводитель дворянства… Пешков, одобрительно кашлянув, сказал:

— Из тебя, Сергей, пожалуй, будет толк… Продолжай в том же духе.

Никогда не следует поощрять рассказчика, когда он поддается соблазну приодеть голую правду в пышные наряды вымысла…

Поощренный Пешковым, я продолжал:

— Раз вот так-то отплясал Батёк свой номер и, как водится, в конце «поставил точку» — стукнул каблуками и перекувырнулся. А на хорах в трактире сидел заморский богач. Видали около вокзала на Москательной картину во весь дом? Сидит этот заморский житель на жнее-сноповязалке, правит четверкой рыжих сытых коней. Пшеница высокая, густая: колос к колосу. Машина косит пшеницу и вяжет снопы. А на жителе панама, и курит он сигару. В перспективе видна широкая голубая река вроде Волги, называется река Миссисипи.

— Все мы эту картину видели, — подтверждает с носа Абзац. — Вы про Батька забыли, говорите про него. Ну, он перекувырнулся, а дальше что?

— Так вот, этот миллионер вроде Васи Шихобалова приехал эти самые машины нашим купцам продавать. Вам известно, — спросите Машу, — купцы жадные: сеют пшеницу в степи кто пять, кто десять, кто двадцать тысяч десятин; косить да убирать рук не хватает — им машины нужны. Выпили купцы с богачом магарыч в ресторане, и зазвали они его в трактир. Травкина послушать да на Батька посмотреть. Слушал наши песни приезжий довольно спокойно и послал Травкину с половым зеленую бумажку; три рубля. А как пошли плясать, да как наш Батёк перекувырнулся да на ноги встал — тут пришел и он в дикий восторг. Позвал Батька на хоры, подарил Батьку серебряную монету величиной с чайное блюдце и говорит: «Приезжай ко мне в гости за океан. Смело садись, хоть сегодня, на любой пассажирский пароход, скажи к кому — меня там все знают. А дом мой стоит при заводе на реке Миссисипи».

— Правду он это говорит? — спросила Маша Цыганочка Алексея Максимовича.

— Гм… Немножко наш дядя Сережа прикрасил, а случай такой точно был. Только слушал Травкина не сам миллионер, а его уполномоченный. И монета — поменьше блюдечка, однако побольше серебряного рубля… В остальном я могу все подтвердить.

— Блюдечки разные бывают: одно побольше, другое поменьше, — сказал Стенька с той улицы, явно переходя на мою сторону.

— Я видела у чиновницы, у вашей хозяйки, ужасно маленькие чашки, к ним блюдца синие с золотом, — поддержала меня и Маша, лукаво улыбаясь.

— Вот видите, блюдца бывают разные, а монеты все одного размера, — сказал я. — Разрешите продолжать рассказ…

— А ездил Батёк в гости за океан? — поинтересовался Стенька с той улицы.

— Как же… Только это долгая история… Глядите, скоро уж Ширчок.

— Ничего, расскажите хоть начало, а доскажет потом.

— Ну, чур, меня больше не перебивать… Положил Батёк монету с чайное блюдце в карман плисовых шаровар. Штаны широкие, а карман узенький. Едва влезла монета в карман. Попытал назад — не вытащишь!

— Ах! — воскликнула Маша и, высунув руки из-под пешковской хламиды, хлопнула в ладоши. — Достанется монета травкиной супруге!

— Нет, монета цела, у матери Батька в сундук хранится… Не перебивайте. Пошли певцы в боковушку за эстрадой в свое барахло обряжаться. А супруга Травкина уже дожидается: узлы вязать. Попробовал Батёк, а монету никак вынуть из штанов не может… Тут явилась у него блестящая идея: «Как, — подумал он, — монета, значит, достанется хозяйке?.. А сам я босой, в рваных штанах в гости должен ехать? Неприлично!» И пустился наш Батёк наутек. Как был: в сапогах с медными подковками, в бархатной безрукавке, в шароварах с позументом, в канаусовой рубашке с золотыми пуговками, а в кармане монета с большое чайное блюдце! По лестнице из трактира — вон! Да с базара — вниз по Панской.

— А я знаю, куда он побег, — похвастался Вася Шихобалов.

— Куда? Откуда ты можешь знать?

— Да ведь приезжий-то ему ясно дал знать: садись хоть нынче на любой пароход…

— Верно! Ох, и догадливый ты, Вася!.. Батёк с Панской прямо на берег, к Зевекинской конторке пароходов. Пароход «Миссисипи» дал уже третий свисток — отправляется вверх по Волге прямым рейсом за океан. Река Миссисипи — это подтвердит вам и Пешков — впадает в Волгу слева, повыше Костромы.

Все ребята, кроме Маши Цыганочки, дружно захохотали. Смех этот имел очевидную цель показать, что они все хорошо знают географию и что Миссисипи в Волгу не впадает.

Я умолк и надулся. Маша Цыганочка серьезно возразила:

— Нет, это был не «Миссисипи». Он за океан не ходит. Батёк на «Флориду» сел. Он мне сам говорил.

— Мне тоже сдается, — подтвердил Пешков, — что ты, Преподобный, запамятовал. Батёк отправился за океан именно на «Флориде».

— Пусть будет «Флорида»… Она уже отдала чалки. Батёк не растерялся, ударил с разбегу каблуками — гоп, сделал сальто-мортале…

— Ах! — испугалась Маша и закрыла двумя ложками глаза.

— Ничего… не бойся!.. Батёк как ни в чем не бывало стал ногами на палубу. Поехал…

— Поехал?.. И котелок с ним. В чем уху варить будем? — спросил Абзац.

— Да-а, жаль, — протянул Пешков печально. — Ну, в крайнем случае мы можем поступить так: выдолбим арбуз и в нем сварим уху. Я неоднократно это делал… Ничего не попишешь, если нет котелка!

Тут мне пришлось прервать рассказ о том, как Батёк ездил за океан. Перевозный пароход дал короткий свисток — знак лодкам отцепляться. Мы отдали чалку сели в весла и взяли за перевал к Аннаевской косе.

Перевалив на луговую сторону Волги, мы пошли бечевой вдоль косы. Поставили «дерево», то есть мачту, а на ее верхушке продели в кольцо бечеву. Конец бечевы я закрепил на левую утку около себя на корме, чтобы в случае чего отдать бечеву; к тому же натянутая от мачты к корме бечева служит вантой и не дает согнуться мачте. Не успели мы наладить бечеву, как четверо мальчишек засучили штаны выше колен — и в воду. Лямок из холста у нас не было. Козан снял штаны, аккуратно сложил из них подушечку, сделал петлю из конца бечевы и надел ее через плечо, подложив штаны, чтобы не натирало. Он непременно хотел быть «закоперщиком», хотя Абзац — выше ростом и сильнее — оспаривал у него эту честь.

— Ладно, — пригрозил Абзац, — устанешь тянуть, сам будешь просить, а я лямку не надену…

— И не подумаю просить, — ответил Козан. Бечева натянулась. Вася, Абзац и Стенька припряглись к Козану и зашагали по заплесу.