Вилис Лацис - Земля и море

— У тебя такой серьезный вид, — улыбнулся он жене.

— Ты выпил, Алекси, — равнодушно сказала она без упрека и без радости.

— Так получилось. На базаре повстречался с теплой компанией, пошли пообедали. Да ведь тут ничего плохого нет?

— Нет, Алекси, ничего.

Пока он рассказывал о своих покупках и рижских делах, Аустра пристально его разглядывала, точно с кем-то мысленно сравнивала. Легкий хмель развязал ему язык и привел в веселое настроение. От него веяло здоровьем и свежестью, как когда-то в Эзериешах, но в то же время он был груб. Его мужественность, сила и простота всегда нравились Аустре, но сегодня все эти качества вызывали в ней тревогу и горечь: он думает только о себе, оставаясь слепым и бесчувственным к ней. Подчиняясь в мелочах, он в серьезных делах всегда считает правым только себя и поступает по-своему. Его внимание к окружающим всегда находится в какой-то связи с заботами о себе. Если он сегодня вечером обратил внимание на настроение Аустры и сказал, что у нее серьезный вид, то только потому, что считал себя немного виноватым — ведь он выпил. Он не мог понять, что причины были иные. Сегодня Аустре что-то в нем не нравилось. Вообразив, что настроение это могло быть вызвано удивившим ее недавним признанием Лауриса, она вздрогнула.

«Я ведь люблю его, — убеждала себя Аустра, глядя на Алексиса. — Я люблю только его и должна любить всегда, так оно и будет. Между нами не должно быть никаких недоразумений. В нашу жизнь не должно вторгаться ничто постороннее, мы будем оберегать ее».

После ужина она попросила, чтобы Алексис не разбирал покупки до утра.

— Мне очень, очень нужно поговорить с тобой, Алекси. Я больше не могу ждать, я должна тебе многое сказать.

Алексис посмеялся над ее нетерпением, и лишь потом, когда они оказались наедине в своей комнате и Аустра беспомощно и испуганно прижалась к мужу, ему стало не по себе.

— Что такое? С тобой что-нибудь плохое случилось? — и он погладил огрубевшими пальцами ее щеку.

И разом все скопившееся в ее душе, впечатления последних дней, и страх, и смущение захлестнули ее, и она, всхлипнув, взволнованно заговорила:

— Я не могу больше, Алексис. Я боюсь, что случится что-то страшное, если я останусь здесь. Увези меня обратно в Эзериеши. Уедем отсюда, будем жить там. Я тебя очень, очень прошу.

— Но что же все-таки случилось? — удивился Алексис. — Чего ты боишься? Здесь тебя никто не собирается съесть.

— Ты этого не поймешь, Алекси, но я предчувствую беду. Я задыхаюсь, я больше не выдержу. Что тебя здесь так привлекает, что тебя держит? Сам видишь, какая здесь жизнь, и, пока чего-нибудь добьешься, жизнь кончится. А там у нас все есть. Отец ни слова не скажет, если вернемся в Эзериеши.

— Не дури… — Алексис с досадой отодвинулся от жены. — Я знаю, откуда у тебя эти глупые капризы: тебе просто нечего делать, вот и одолевают всякие пустые мысли. Приучайся к нашей работе, чини сети, трудись, помогай мне — и тебе не будет скучно, исчезнут все предчувствия. Надо побольше бывать на людях, интересоваться окружающим.

— А если я этого не хочу, какая же в этом будет радость?

— Ты должна преодолеть нежелание. А когда привыкнешь, появится и радость.

— Почему же ты не захотел привыкнуть к Эзериешам?

— Это совсем другое дело.

— Нет, Алекси, это было то же, что и со мной. Но я тебя понимала и старалась тебе помочь. А ты не хочешь понять меня.

— И я понимаю, но не могу же я потворствовать каждой твоей прихоти.

— А разве не из-за твоей прихоти я приехала сюда?..

— И жалеешь об этом? — в голосе Алексиса послышались вызывающие нотки. Ему надоел этот разговор.

— Мне здесь тяжело, Алекси. Ты хоть чуточку еще любишь меня?

— Ты хорошо это знаешь.

— Тогда почему ты не хочешь мне помочь?

— Выбрось из головы глупости, и все будет хорошо… — он резко рассмеялся и пожал плечами. — Бежать опять куда-то, ха-ха! Нас сочтут ненормальными. Мы станем посмешищем в глазах людей.

— Алекси, но если я тебя все-таки попрошу это сделать…

— Нет, мы никуда не поедем, — сурово отрезал он. — И я прошу тебя никогда больше не говорить об этом.

— Хорошо, Алекси… — На нее опять нашло оцепенение. — Я об этом не буду говорить. Но если у меня не хватит сил дольше терпеть, тогда… тогда может случиться, что ты меня потеряешь.

Теперь он внимательно посмотрел на Аустру. Это уже походило на угрозу. Возбужденный алкоголем, он не замедлил ответить новой угрозой: если она его проверяет и испытывает, то пусть знает, с кем имеет дело, женские капризы лучше всего излечивают крутыми мерами.

— Будь спокойна, я сумею тебя вернуть обратно. Уж если я смог тебя отыскать и жениться, то смогу и удержать. И пока ты жива, всегда будешь моей.

Она ничего не ответила, устремив остановившийся взгляд куда-то вдаль.

— Пора спать… — напомнил Алексис.

Она не отозвалась.

— Ну, не дурачься, будь умницей, — заговорил он по-хорошему, мягко. — Не делай из мухи слона. И не сердись, если я был немного резок. Ведь я тебя люблю по-прежнему и не был для тебя плохим мужем. Успокойся, встряхнись и постарайся перешагнуть через это — у нас еще далекий путь впереди.

Обняв ее, он попытался поцеловать. Она не противилась, но и не отвечала на его ласку. Он обиделся, разделся, лег в кровать и уснул, не дождавшись Аустры. И казалось, будто с погасшим светом лампы в его памяти погасло воспоминание о вечернем разговоре, он больше не думал о нем, не оглядывался.

«От него нечего ждать сочувствия, он никогда не поймет меня», — думала Аустра, прислушиваясь к дыханию спящего мужа.

И в сердце, так горячо любившем этого человека, в эту ночь порвалась какая-то невидимая нить.

Под утро буря немного утихла, на несколько часов перевела дыхание, чтобы потом забушевать с прежней силой. Зандаву были знакомы эти передышки, и он сразу же стал собираться в море: если поспешить, можно успеть вытащить сети, они были закинуты не очень далеко от берега.

Когда он, торопливо позавтракав, натянул высокие сапоги и снял с вешалки дождевик, Аустра спросила:

— Ты же не пойдешь сейчас в море?

Занятый сборами, Алексис удивленно взглянул на жену:

— А чего ждать? Лучшей погоды не будет.

Потому ли, что он чувствовал себя неловко после вчерашней ссоры, или боялся, как бы Аустра опять не затронула неприятную тему, но Алексис, избегая ее, торопился скорее покинуть дом. Уходя, он крикнул Рудите:

— Если придет Лаурис, скажи, что я жду его на берегу! Пусть идет скорее.

Аустра смотрела в окно, как он большими шагами уходил через дюны. Сосны уже не раскачивались так пугающе, как вчера, но уныло шумел ветер, и на затихшем побережье грозно ревел бьющийся о берег прибой. Несмотря на разговор, происшедший накануне, Аустру охватила боязнь за Алексиса. Всякий раз, когда он отправлялся в открытое море, она оказывалась во власти этого ощущения и не успокаивалась до тех пор, пока он не возвращался на берег.