Абдурахман Абсалямов - Вечный человек

— Я разговариваю с подполковником Назимовым? Верно? — голос у него твердый, глуховатый. — Не будем терять время на предварительные объяснения. И вам и мне главное известно. По поручению моих товарищей, вы должны участвовать в наращивании боевых сил нашей подпольной организации. Не так ли?

Да, это были те самые слова, которых так долго ждал Назимов. Но он не имел права с первых слов доверяться совершенно незнакомому человеку. И еще раз он подумал: почему не предупредили? Ведь все это вполне может обернуться провокацией.

— Вы ошибаетесь, — твердо и холодно ответил Баки. — Я никакой не подполковник. Я рядовой солдат. Не понимаю, о каком поручении, о какой организации вы говорите.

— Сейчас поймете, — спокойно ответил незнакомец. — Я — Николай Толстый.

Это имя Назимов слышал впервые.

— Ни Толстые, ни Тонкие меня не интересуют. И я не жажду знакомства с ними, — совсем уже резко сказал Назимов.

— Даже так, — улыбнулся пришелец. — А вам что-нибудь говорит число — тысяча двести сорок четыре? Это был номер полка, которым командовал Назимов. Баки был уверен, что в Германии об этом знают только гестаповцы. Все ясно. Он попался! Однако он не хотел выдать своего волнения, грубо отпарировал:

— Зря стараетесь! Я знаю только свой нагрудный номер. Ничего другого, и вас не знаю…

— Понятно! — перебил незнакомец. — Коли так, разговор у нас не получится. — Он выдернул палку из дверной ручки, нахлобучил глубже шапку и вышел из умывальни. Назимов по необъяснимой инерции последовал за ним. Человек, прощаясь, протянул руку. Назимов не принял руки.

Ночь и день прошли для Назимова в тревожных думах и ожиданиях. Он надеялся, что Владимир, Отто или Бруно объяснят ему, что произошло. Но никто не являлся. Это еще больше усиливало тревогу Баки. Рассказать о своих сомнениях Задонову и попросить у него совета он не решался, считая, что не имеет на это права. Ему оставалось тысячный раз спрашивать себя об одном и том же: почему не предупредили?

Назимов имел основание сомневаться. Но и подпольщики ни в чем не были виноваты перед ним. Дело в том, что предупредить Баки о встрече с Толстым должен был Владимир. Но Владимир бесследно исчез как раз в то время, когда шел известить Назимова о том, что паролем при встрече с Толстым будет служить вопрос о номере полка.

Никто, в том числе и Толстый, пока не знали, что произошло с Владимиром. А случилось вот что.

Примерно на полпути к сорок второму бараку посланца остановил незнакомый заключенный и тихо спросил, не встречал ли Владимир среди лагерников кого-либо из харьковчан. Не вступая из осторожности в разговоры, Владимир покачал головой и пошел дальше. Тут их схватили эсэсовцы, и, как всегда в таких случаях, они прежде всего разъединили заподозренных, стали каждого в отдельности допрашивать: о чем они шептались? Владимир хорошо понимал, что в данном случае ему нечего скрывать и правда только поможет ему. Он и сказал правду, надеясь, что его «соучастник» поступит так же. Тогда их просто отпустили бы, на худой конец — надавали бы тумаков. Но тот человек, с испугу или поддавшись провокации, на очных ставках начал путать в своих ответах. Этого было достаточно, чтобы гестаповцы заподозрили обоих в заговоре. Какая судьба постигла «соучастника», Владимир так и не узнал, а его самого отдали в руки страшного палача Зоммера, имя которого в Бухенвальде было всем хорошо известно. О Зоммере говорили, что он заставляет признаваться даже мертвых.

По приказу палача Владимира приковали на весу к каменной стене бункера, распялив ему ноги и руки. Его оставили на целые сутки одного, в полной темноте. Нельзя передать словами, какие страдания испытывал Владимир. Ему казалось, что распятое тело его разрывается на части, что он лишается рассудка.

Наконец загремел засов, явился сам Зоммер, мрачный верзила в черных кожаных перчатках, и потребовал от Владимира назвать всех заговорщиков. «Неужели провал?» — мелькнуло в голове Владимира. Но он ответил, что никого и ничего не знает, что встретившийся заключенный только спросил у него о земляках.

Зоммер не поверил, собственноручно начал полосовать его плетью, ломать руки и ноги, жечь огнем тело. Когда пытаемый терял сознание, его обливали холодной водой и возобновляли истязание.

Жизнь уже покидала истерзанного подпольщика. И вдруг Зоммер прекратил допросы. Владимир уже не видел и не сознавал, куда его волокли. Он только почувствовал, что куда-то проваливается, катится по гладкому крутому желобу. Оглушенный падением, он снова потерял сознание. Ледяная вода и нашатырный спирт привели его в себя. Он считал бы за счастье, если бы никогда больше не очнулся, если бы его прикончили ударом тяжелой колотушки, как уже прикончили многих других. Нет, ему еще предстояло испытать самое страшное. Открыв глаза, он увидел себя в большом помещении, стены которого выложены ослепительно белыми кафельными плитами. А на множестве крюков, вделанных в стены, висели трупы, как туши на бойне. Посредине, в группе эсэсовцев, стоял Зоммер.

— Последний раз предлагаю: назови сообщников! — заорал палач, подходя ближе.

Владимир закрыл глаза, тело его сжалось в комок.

Зоммер что-то резко крякнул. Двое подручных Зоммера приподняли бьющегося в отчаянии Владимира и сильным рывком вниз пронзили его челюсть острием крюка.

…Подпольщики не сумели сразу же предупредить Толстого о том, что Владимир исчез, не повидав Назимова. А потом начались томительные дни выжиданий и выяснений. Разумеется, никто к Назимову за это время не являлся.

Судьба Владимира стала известна гораздо позже по рассказам немецких подпольщиков.

После долгих размышлений Назимов сам пришел к выводу, что случилось какое-то недоразумение, может быть, самое простое, а возможно, и трагическое. Но любое недоразумение — всего лишь недоразумение. И он уже раскаивался, что слишком грубо говорил с Толстым, Ведь дождаться другого удобного случая — трудно, а упустить первый случай — так легко. Что, если он навсегда упустил счастливый случай? Неужели Толстый больше никогда не придет к нему?

Но Толстый явился. С ним был Йозеф, Назимов страшно обрадовался, увидев знакомца, обнял его. Старик заметно одряхлел. Назимов принялся было расспрашивать его, но Йозеф коротко сказал:

— Выйдем на минутку.

Все трое вышли за дверь барака. В нескольких шагах остановились. Вечер был темный, в двух шагах ничего невидно. Во мраке красновато мерцали лампочки на проволочном заграждении, Йозеф прошептал:

— Борис, ты веришь мне?

— Безусловно, — Назимов кивнул в темноте.

— Тогда верь и этому товарищу. Сейчас не время подробно рассказывать о случившемся печальном недоразумении. В свое время все узнаешь. А пока — верь нам.