Абдурахман Абсалямов - Вечный человек

Целую неделю мучили его этими вопросами. Потом дали отдохнуть, подкормили, несколько залечили раны, Ефимов не строил никаких иллюзий. Действительно, допросы возобновились. Реммер требовал назвать фамилии всех известных Ефимову русских офицеров.

— Откуда мне знать, кто офицер, кто рядовой. Погоны в лагере не носят, — отвечал Ефимов.

Он едва стоял на ногах. С него ручьем лил пот, губы посинели, потрескались. На красивом, волевом лице все еще держалась опухоль, а под глазами и на висках оставались следы кровоподтеков. И он был далек от того, чтобы верить в конец мучений или просить о смягчении пыток. Тогда Реммер возобновил истязания.

Раньше Ефимов никогда не думал, что жажда может так терзать человека. У него горело горло, горела грудь. А от печки все пышет жаром, как из раскаленной пустыни. Горячий, сухой воздух при каждом вдохе обжигает легкие. Прямо в глаза направлен слепящий свет мощной электрической лампы. От яркого света, казалось, закипал мозг, глаза готовы были выскочить из орбит.

— Говори! Если скажешь, дадим воды. Вот она — вода. Смотри, какая чистая, холодная, вкусная. — Реммер ткнул ведро носком сапога, начищенного до блеска. Вода выплеснулась из ведра и потекла к ногам Ефимова. Нужна была нечеловеческая сила, чтобы не припасть лицом к полу, не лизать языком эту воду. Ефимов терпел. Только на четвертом или пятом часу нечеловеческих пыток он терял сознание и падал.

Тогда его обливали водой, поднимали, опять ставили к пышущей жаром печке.

— Почему ты упрямишься? Ради чего? Ради кого? — допытывался Реммер. — Я проникаюсь уважением к твоей стойкости. Только скажи — и все кончится.

Ефимов молчал. Ему приставили ко лбу пистолет. Он не закрыл глаза.

…Очнулся Ефимов на холодном каменном полу карцера. Он долго не мог понять, где находится. Постепенно в голове прояснилось. И он опять и опять думал о Симагине, об оставшихся в лагере товарищах. Он долго лежал не шевелясь, наслаждаясь покоем, мысли были тихие, какие-то умиротворенные: он был доволен, что ни одним словом не навлек на товарищей беды. Николай Симагин, пожалуй, может гордиться таким связным. Он не ошибся, выбрав именно его своим порученцем.

Боясь пошевелиться, Григорий думал о здешней, веймарской тюрьме, о своих однодельцах. Он видел их очень редко, лишь в коридоре, когда вели на допрос или когда уводили в камеру. Их тоже били и пытали. Только однажды он увидел Тимошу. Два солдата волокли его под руки. Голова его бессильно свисала на грудь, изо рта сочилась кровь, ноги подгибались.

Как-то Ефимову устроили очную ставку со всей группой арестованных. Вместе с собой он насчитал девятнадцать человек. А где же двадцатый? Не выдержал пыток, умер? Ефимов не знал, что в тюрьме провокатор все же был разоблачен заключенными и утоплен в уборной.

Товарищи по беде смотрели на Ефимова. Хотя им приходилось тоже не легко, в глазах у них было сострадание. Гришу Ефимова — гордого и красивого парня — теперь не узнать. На нем нет живого места.

На этот раз рядом с Реммером сидел начальник лагеря Кампе. Он курил трубку и холодными глазами разглядывал заключенных.

— Я приехал, чтобы защитить вас, — сказал он заключенным немцам. — Вы мои люди, я о вас должен заботиться. Скажите следователю правду — и я увезу вас в лагерь, дам отдых.

— Мы только правду и говорим, господин начальник, — ответил за всех один из немцев.

— Вы знаете этого человека? — указал Кампе на Ефимова.

— Мы работали в одной команде, — последовал ответ.

— Он агитатор?

— Не знаю. Никто не знает.

— Мы ведь условились говорить только правду.

— Это и есть сущая правда.

— А ты что скажешь? — Кампе повернулся к самому тщедушному, на вид безвольному немцу. — Он — агитатор? Верно?

— Не знаю.

— Нет, знаешь! Ведь ты уже признался. — Кампе повернулся к Реммеру, многозначительно посмотрел.

Шеф гестапо кивнул.

— Теперь хочешь отказаться от своих слов?! — продолжал Кампе.

— Я никогда не говорил ничего подобного…

— Он — член подпольной организации?

— Я ничего не слышал о подпольной организации.

— На митинге он выступал?

— Никто не выступал…

Кампе опять взглянул на Реммера. Тот слегка махнул рукой, и двое солдат увели узника. Вскоре раздался выстрел и все стихло.

Кампе подошел к новой жертве.

— Вы-то уж конечно скажете правду, — мягко обратился он. Затем повторил свои вопросы. Ответы были те же. Взгляд на Реммера. Взмах рукой. Второй узник уведен. Опять выстрел за дверью.

В комнате оставалось уже меньше половины группы. Кампе продолжал свои вопросы. Реммер не переставал взмахивать рукой.

— Ну вот этот парень, кажется, умнее других, — опять заговорил Камле и показал на Тимофея Славина. — Он безусловно скажет нам всю правду. Верно?

Славин поднял голову.

— Ну, говори, — подбадривал Кампе. — Мы слушаем.

— Да он уже все рассказал мне. Сказал, что вот этот бандит, — Реммер кивнул на Ефимова, — является одним из активных членов так называемого русского подполья…

— Я говорил еще вот это, разве вы не помните? — Славин подался вперед, поднес к лицу Реммера кукиш.

Реммер ответил сильным ударом по скуле. Тимофей упал. Солдаты принялись топтать его сапогами.

Когда очная ставка не дала нужных результатов, гестаповцы, скрутив Ефимову руки за спиной, бросили его в «камеру признания». Камера эта была настоящим железным гробом. Ширина ее семьдесят сантиметров, а высота сто сорок. Вдоль задней стенки тянутся две толстые трубы. По ним циркулирует горячая вода. Температура в камере достигает пятидесяти градусов. Самый здоровый и выносливый человек, лишенный еды и питья, не выдерживает здесь более четырех-пяти дней.

Выдержит ли Григорий Ефимов?

Опасность, нависшая над подпольной организацией, сгущалась с каждым днем. С часу на час, с минуты на минуту следовало ожидать массового налета гестаповцев на лагерь и повальных арестов.

С величайшей осторожностью, выставив вокруг усиленные дозоры, «Русский политический центр» собрался на совещание. Были приглашены все члены центра. От «Интернационального центра» присутствовал Вальтер.

— Слово для сообщения предоставляется товарищу Вальтеру, — коротко сказал Симагин.

Николай Симагин постоянно общался с Вальтером и не переставал восхищаться его выдержкой. Но сегодня слишком заметно было, как обеспокоен и встревожен старый немецкий подпольщик. За эти тревожные дни он сильно сдал. Внешне добродушное лицо с светлыми глазами, короткая и могучая шея, широкие плечи при среднем росте когда-то делали его похожим на деревенского здоровяка. Теперь он исхудал, почти не отличался от остальных узников.

Вальтер коротко обрисовал размах подпольной работы в Бухенвальде, после чего указал, что подполье разрослось вширь за счет ослабления конспирации. И вот — печальный результат: арест большой группы людей. А впереди ждут, возможно, еще горшие испытания. Надо усилить конспирацию и несколько сузить масштабы подпольной деятельности.