Илья Эренбург - Жизнь и гибель Николая Курбова. Любовь Жанны Ней

Поглядите на нее вы, философы и блаженные люди, вы, которые зовете «скептиком» или «опустошенной душой» каждого, кто только посмеет сказать, что же такое жизнь, вы, находящие для всего мудрое оправдание, готовые даже руки Халыбьева и те обвить цветами из этих витрин, поглядите на нее и скажите: кто ответит за эту ночь? Нет, лучше ничего не говорите. Лучше промолчите. Сейчас и ей и всем, кто ее любит, не до слов.

Пьер Пуатра находился недалеко от Андрея в номере сорок семь, во втором корпусе. Это был самый комфортабельный корпус тюрьмы Санте. Начальник не любил излишней рекламы. Он предпочитал, чтобы газеты писали о нем как можно реже, а во втором корпусе помещались весьма странные люди. Часто с виду они напоминали обыкновенных воришек, потом же оказывались редакторами газет или даже депутатами. Дальнейшая судьба заключенных в четвертом корпусе была ясна для начальника: им отрежут голову. Человек с отрезанной головой не может причинить никаких неприятностей. Другое дело эти субъекты из второго корпуса. Многие из них делают хорошую карьеру: они становятся префектами или министрами. С такими людьми следует обращаться деликатно. Нет, второй корпус не четвертый.

Этой разницы никак не мог усвоить надзиратель Южень Петфор, недавно переведенный из четвертого корпуса во второй. Семь лет он служил в четвертом корпусе. Он умел артистически молчать, быстро затыкать рот арестантам и бесшумно препровождать их в изоляторы. Юженя, однако, перевели во второй корпус. После недавнего процесса о злоупотреблениях во втором корпусе не оставалось опытных старых тюремщиков. Его напрасно перевели. Южень Петфор не понимал, что люди, сидящие в камерах, могут чем-нибудь отличаться друг от друга. Начальник тюрьмы знал: вот тому отрежут голову, а этот… а этот, пожалуй, через год сам окажется заведующим всеми исправительными учреждениями департамента Сены. Но для Юженя Петфора они оба являлись только номерами.

Понятно, что политические заключенные, привыкшие к разным вольностям, не очень-то были довольны новым надзирателем. Они всячески изводили его, как изводят гимназисты злого и глупого педеля. Обыкновенно, это мало действовало на весьма устойчивые нервы кривого Юженя. Номера не могли его обидеть. Но сегодня он нервничал. Дело в том, что у Юженя Петфора имелась некая жизнь и за стенами тюрьмы Санте. У него была, например, квартира на улице Гласьер, прекрасная квартира с газом и водой. У него был зеркальный шкаф. У него была жена, настоящая жена, госпожа Тереза Петфор. У него был, наконец, сын, девятилетний Пополь, лучший ученик школы округа Араго, будущий надзиратель четвертого корпуса. И вот сегодня Пополь серьезно заболел. Доктор, осматривая его, подозрительно хмыкал и качал головой. А госпожа Тереза Петфор, эта толстая дура, которая не имеет никакого представления о тюремных правилах, которая суеверна, как корова, если только коровы действительно суеверны, эта глупая баба начала причитать:

— Это нас Бог наказывает. Лулу умерла. Теперь умрет Пополь. Это все от тебя, Южень. Ты там отрезываешь людям головы. Подумать только, сколько тебя людей проклинает! А благодарить? Разве тебя кто-нибудь благодарил? Разве ты когда-нибудь сделал хоть одно доброе дело?

Напрасно Южень пробовал объяснить ей, что он никому не отрезывает голов, что он только наблюдает за тем, чтобы люди, которым должны отрезать головы, вели себя прилично. Напрасно он уверял ее, что быть тюремным надзирателем это весьма нравственное, а следовательно, и доброе дело. Глупая женщина не унималась. Вот эта-то беседа вместе с боязнью за исход болезни Пополя и являлись причиной необычной нервности Юженя. Заключенные и в этот день дразнили его. Надзирателю приходили в голову самые нелепые мысли, ему хотелось то немедленно отрезать всем этим номерам головы, то распустить их по домам, как распускают школьников.

Был уже вечер. Через час Юженя сменят. Он попробовал стоя задремать. Он ведь очень плохо себя чувствовал. Его вывел из дремоты голос номера сорок семь. Это был самый зловредный номер. Номер сорок семь все время или смеялся, или пел. В тюрьме смеяться? В тюрьме петь? Это ли не высшее бесстыдство? О, если бы номер сорок семь перевели в четвертый корпус, Южень быстро научил бы его молчать! Но здесь он не мог ничего с ним поделать. Он только злобно поглядывал в волчок на этот гнусный номер, нахально улыбавшийся. На этот раз номер сорок семь, однако, не смеялся и не пел. Он звал надзирателя:

— Эй вы, дядя Южень, что за шум под окном?

Обращение было более чем наглым. В обычное время Южень ответил бы на него только негодующим молчанием, но сейчас он нервничал. Поэтому с нескрываемым удовольствием он ответил:

— Это устанавливают «вдову».

(Так называют в стране, наклонной к поэтической меланхолии, гильотину.)

— Да, это устанавливают «вдову». Завтра утром отрежут голову одному номеру из четвертого корпуса.

— Сволочи!

— Вы не ругайтесь. Он человека зарезал. Восемьсот тысяч украл. Это доброе дело отрезать такому номеру голову. Иностранец. Не то Цислас, не то Лебеф. Кажется, русский.

Южень Петфор мог раскаяться в своей необычайной болтливости. Номер сорок семь, услыхав его последние слова, окончательно взбесился. Он, правда, не смеялся и не пел. Он даже не ругался. Но он рычал. Он стучал в дверь. Он кричал:

— Прокурора! Сейчас же прокурора!

Это было очевидным сумасшествием. Может ли арестант в девять часов вечера требовать к себе господина прокурора? Но номер сорок семь не утихал. Он стал громко вопить. Это обрадовало Юженя. Если арестант буйствует, Южень Петфор имеет право, даже здесь, даже в этом сентиментальном втором корпусе, отвести его в карцер. А кто усомнится в том, что это очень приятно — запереть номер сорок семь в темный, вонючий карцер? Южень самым любезным образом предложил сумасшедшему номеру:

— Вы еще покричите или сломайте что-нибудь, тогда я вас отведу в карцер.

Пуатра затих. Он стал думать. Действительно, глупо попасть в карцер. Стоит там просидеть до утра, и все пропало. Андрея припутали к какому-то чужому делу. Восемьсот тысяч, ведь это же те самые!.. Но что теперь делать? Если бы выиграть два дня. Послезавтра кончается срок Пуатра. Послезавтра он будет на воле. Тогда он сможет сам пойти к прокурору. Он подымет всех товарищей на ноги. Да, но как это сделать? Знает ли, по крайней мере, его подруга обо всем? Пуатра обратился к Юженю:

— Послушайте, дядя Южень, вы, кажется, злой человек. Но все же вы человек, черт вас побери! Здесь собираются казнить невинного человека! Вы должны сделать доброе дело. Вы должны помочь мне. Через четверть часа смена. Поезжайте сейчас же в два места: к прокурору республики и потом к друзьям этого человека. Где живет прокурор, это вы знаете лучше меня. А друзья его живут на улице Тибумери, в доме номер семнадцать. Это возле городских боен. Там во дворе, третья дверь налево. Ее зовут Жанна. Или сестричка ее, слепая. Фамилии их я не знаю, да вы найдете. Слепую в доме, наверное, все знают. Скажите и им и прокурору, что этот Цислас невиновен. Скажите, что я знаю, откуда у него восемьсот тысяч.