Владимир Мирнев - Нежный человек

– Сколько же вам платят на работе? – спросил, закинув с поспешностью ногу на ногу.

– Я работаю-то всего-то ничего.

– Рублей девяносто? – поспешил с вопросом Оболоков.

– Может. Не меньше, должно быть, – отвечала она уже не с таким вызовом, заметив во взгляде сидящего – словно мелькнула тень, а тень эта – интерес к ней.

– Мария, у меня отец и мать – доктора, пенсионеры персональные, хорошие люди, добрые. Одному восемьдесят лет, другому – семьдесят. За ними нужен уход, как за маленькими детьми. Я иногда теряюсь, не знаю, как им помочь. Вы бы им так понравились, я уверен в этом на все сто процентов. Деньги свои и даже еще больше – получите. Не подумайте ничего плохого. Но вы тот человек, я вижу, который по душе будет моим старикашкам. А? Квартира у нас большая, четыре комнаты. Вам дадут свою комнату, и вас будут любить. Это точно, они вас полюбят, мой отец и мать. Теоретически вы ничего не теряете. И практически. Я сижу над докторской, времени нет.

– А у меня получится? Выходит, я к вам в прислуги гожусь?

– Зачем же в прислуги, просто в домработницы или как хотите, так и назовите. Многие студенты в Москве так и учатся. Что тут такого, разве ухаживать за немощными людьми зазорно? Благородно. Нужно быть выше мелочей, Мария. Вы думаете, что вы – молодая, красивая, потому я вас и приглашаю? Нет, Мария, не по мне ловить миг удачи. Согласны?

Мария не знала, что ответить Оболокову. С одной стороны, тот так на нее смотрел, во взгляде сквозила тайная заинтересованность в ней, но в то же время от предложения кандидата Марии стало не по себе, неприятно, и все, казавшееся до этого за минуту замечательным, сразу улетучилось, уступив место ожесточенности, – такое бывает у человека, которому кажется, что его преднамеренно унизили.

– Спасибо, – ответила она решительным шепотом.

– Вы, Мария, очень милая, и моим старичкам понравились бы, а они бы вас полюбили, – проговорил Оболоков, как бы оправдываясь, понимая все без слов.

– А вам нравится Ирина? Вы женитесь на ней? – лихорадочно спросила Мария.

– Теоретически я допускаю, – неопределенно отвечал Оболоков, глядя на вошедшую Ирину.

– Ирина, твоя сестра собирается поступать в строительный вуз. Это же отлично.

– Хорошая мысль, – оживленно проговорила Ирина, стараясь успокоиться после нервного разговора с матерью.

– А вы хорошо обдумали свой шаг? – спросил Оболоков Марию, внимательно смотря на Ирину. – Дело серьезное. Институт – этап в жизни.

– Я? – удивилась Ирина.

– Нет. Я имею в виду Марию.

– Зачем же так тогда на меня глядеть? – засмеялась Ирина.

– Это моя привычка смотреть пристально.

– Я подумала уже. И решила. Еще подумаю, время есть, – отвечала нарочито уверенно Мария. «Почему он предлагает мне место домработницы? Неужели кандидат не находит унизительным для меня свое предложение?» Мария глядела на Оболокова, готовая возненавидеть его; как замечательно было, она могла с дерзким вызовом смотреть ему в глаза – самой приятно до сих пор ощущать свой взгляд, – шел интересный, красивый разговор об истине, и в разговоре, в общении этих людей Мария находила что-то значительное, полное глубокого смысла и – вот приглашение в домработницы.

«Вот жизнь! – думалось ей. – Как же так можно?» А сейчас, обратив умные глаза на Ирину, кандидат опять говорил какие-то ученые слова, забыв, наверное, совсем только что сказанные ей, Марии, трусливой мышкой прикорнувшей в кресле. «Ах вот оно как, – прикидывала Мария, следя за разговором сестры с Оболоковым. Она не участвовала в беседе, ничего не слышала, а только видела, как они говорят. – Вот как надо поступать: сделаться глубоко равнодушной к его словам, предложению, презирать его». Она старалась успокоиться и придать себе вид лениво, равнодушно глядящей женщины, много познавшей, такой, которую ничем не удивишь, и желала одного – чтобы он помучился от ее равнодушного и безразличного взгляда. «Надо волю собрать, – уговаривала она себя. – Уходить не надо. Сиди и слушай. Запоминай, гляди на него смело, открыто». Мария заставляла себя глядеть на Оболокова, чувствуя, что не может выдержать его взгляда.

Мучаясь и страдая, заставляя собрать всю силу воли, чтобы вести себя как ни в чем не бывало, Мария молча просидела весь вечер, униженно, как ей потом показалось, молчала. Когда Оболоков ушел, решила ждать подходящего случая, чтобы отомстить ему за обидные слова.

– Нравится тебе этот типчик? – спросила Ирина, раздеваясь, готовясь спать. – Только честно. Не хитри. Я вижу: нравится.

– А тебе? – спросила Мария, разглядывая красивый французский лифчик на сестре, вздохнула – все у Ирины модно, удобно, необычно – даже нижнее белье.

– Понимаешь, Машка, он эгоист, это видно за версту. Признаться, я боюсь – он думает исключительно о себе, а обо мне – никогда. Если я за него замуж пойду, начнутся страдания. Конечно, эгоиста из него не выбьешь, как пыль из ковра. Характер тридцатилетнего мужика не переделаешь, характер сложился. Значит, надо подстраиваться. А я не могу подстраиваться. Надо быть большим дипломатом, чтобы жить с ним. Он занят только своей докторской диссертацией, ничто его не интересует. А тебе нравится?

– Но… а если нравится?

– В Москве много мужчин, которые нравятся, за каждого замуж не пойдешь. У Оболокова семья хорошая: мать, отец – оба известные ученые, доктора наук. Он без пяти минут доктор. Не часто встретишь по всем пунктам – «за».

– Знаю, – проговорила Маша.

– Откуда знаешь? Мать сказала? – удивилась Ирина, привставая в постели и глядя насмешливо на Машу.

– Нет, он.

– Смотри-ка, успел уже похвастаться. Что еще говорил? Не скрывай от меня, я на него рассчитываю. Мне все важно знать, сама понимаешь – судьба может решиться.

– Предлагал работу у них, – подумав, ответила Мария, не договаривая до конца и стараясь понять, насколько серьезно говорит Ирина, и в то же время уже не желая продолжать разговор.

– Какую работу? – удивилась Ирина.

– Домработницы.

– Не врешь? – Ирина сообразила сразу, не оформив еще возникшую мысль в логически завершенную цепь, что сестра права. И все поняла. Если Оболоков, после того как Ирина объяснила ему, что Мария – ее двоюродная сестра, плюя на все, предлагает той место домработницы в своей квартире, то совершенно очевидным стало для Ирины, что он не только не питает к ней каких-то особых чувств, но готов надсмеяться над ней.

Весь следующий день Мария думала о случившемся, слушала разговоры подруг, а сама отчетливо видела вечер, Оболокова с его тихим голосом, длинным, худым лицом, его руки, ненароком протягивавшиеся к столику и задевшие ее. То возникала Ирина с недоуменными глазами, случайно поймавшая неприятно поразившую ее мысль. Слишком много оказалось впечатлений за один вечер, как-то все сложно и запутанно, не разберешься сразу, и Мария решила, что лучше держаться подальше от всего этого, заниматься своими делами и с холодной трезвостью ума стороннего человека наблюдать.