Владимир Мирнев - Нежный человек

События, приносящие неприятности, обычно надвигаются со стремительностью непредугадываемой. До первого августа осталось всего два дня, а Мария достоверно видела свою полную неподготовленность.

Время неумолимо катилось в раз и навсегда установленном направлении, события развивались своей чередой. Ирине предоставили свободное распределение по той причине, что Лариса Аполлоновна не сидела сложа руки. И нужно решительно отметить не последнее обстоятельство: она не тот человек, который смог забыть о главном. Чем больше она ругалась с дочерью, тем сильнее разгорался костер желания доказать, что мать лучше ужасной дочери. Перво-наперво старшая Сапогова собрала все свои свидетельства – справки об окончании курсов повышения квалификации, об окончании дипломатических курсов. Лариса Аполлоновна, как известно, свидетельство об окончании дипломатических курсов называла дипломом.

Во время процедуры сборов она напевала какой-то очень знакомый ей мотив. Этот мотив настраивал ее на решительный и суровый разговор, настроение создавалось вполне соответствующее, его можно определить, как… одним словом – штурм! Под этот мотив – ы-э-э-гэ-гэ-э-э-э-э – она оделась в строгий дорогой костюм с соболиной оторочкой на глухом воротнике и рукавах полукофты, под него надела глухую шелковую с отложным воротником блузку; строгие английские туфли придавали ей вид деятельницы из конгресса Соединенных Штатов. В таком наряде, с суровым блеском глаз она явилась в ЖЭК за характеристикой. Начальник ЖЭКа, приходится отметить, не заколебался, когда Лариса Аполлоновна потребовала у него характеристику для министерства. Он сразу понял: колебаться не имело смысла, так как все уже предрешено заявившейся активисткой с решительным лицом. И так как характеристика, написанная собственной рукой Ларисы Аполлоновны, уже имелась, то оставалось лишь перепечатать на машинке. Само разрешение перепечатать носило со стороны Ларисы Аполлоновны форму любезности. Характеристика скорее напоминала документ, утверждающий законные права Ларисы Аполлоновны Сапоговой, вдовы боевого генерала, тоже.весьма заслуженного человека, сыгравшего выдающуюся роль в деле разгрома фашистской Германии на полях Европы. Так и утверждалось. Затем перечислялись только ордена, занявшие четырнадцать строк. Характеристика заверялась печатью. Из ЖЭКа Лариса Аполлоновна зашла в поликлинику, где взяла справку о том, что она тяжело и хронически больна и ей требуется постоянный уход дочери. С этими справками, с которых нотариальная контора сняла копии, Сапогова и отправилась в министерство. Там, проявив свою тонкую изобретательность, она получила желаемое, и таким образом судьба Ирины была решена.

– Геркулесов подвиг, – сказала сама себе Лариса Аполлоновна, вполне довольная проделанной работой, все еще любуясь характеристикой, подписанной и заверенной печатью, в которой повторено несколько раз, что она – вдова заслуженного генерала, награжденного двенадцатью боевыми орденами и шестнадцатью медалями, хотя на самом деле добрейший майор Сапогов был награжден орденом и тремя медалями. Но какое это имело значение. Теперь при случае Лариса Аполлоновна затыкала рот даже собственной дочери. В день своего рождения, прельстившись блеском звания генеральши, Лариса Аполлоновна с дальнего почтового отделения отправила себе поздравительную телеграмму: «Поздравляю днем рождения крупной общественной деятельницы вдовы прославленного генерала…» И подпись была интригующая: Жуков. Мало ли Жуковых у нас в стране! Поди разберись, какой Жуков. Получилось так, что телеграмму получила Ирина, положила в спальню на стол, на котором лежали копии с характеристиками, специально оставленные якобы ненароком на видном месте.

Такими нехитрыми приемами Лариса Аполлоновна закрепляла в сознании дочери то, чего добивалась. Тщеславная мысль о том, что она – вдова генерала и крупная общественная деятельница, щекотала, но не успокаивала, так как ее деятельная натура стремилась к овеществлению своего нового положения, утвержденного теперь официальным документом. Эти документы попадались на глаза, разумеется «случайно», Марии, Оболокову, многочисленным приятелям Ирины.

Мария в последние дни стала главным объектом излияний Ларисы Аполлоновны, возвращения ее с работы тетя ожидала с небывалым нетерпением.

– Да, милочка Маруся, жить надо честно и правдиво на земле, – вздыхая, издалека заводила разговор Лариса Аполлоновна; начинала как бы случайно, как бы занятая совсем другими, более важными мыслями. С того самого дня, как она получила характеристику, у нее в голосе что-то изменилось, слова стала произносить спокойнее, размереннее, как подобает человеку значительному. – Я самый насущный тому пример. Как я прожила жизнь? Кто скажет, что не так, как положено? Никто. Абсолютно! Только человек с нечистой совестью польстится на такое грязное мероприятие. Я так много сделала для людей, отдала им столько сил, здоровья, столько своих нервных клеток положила на алтарь их благополучия, что этих самых клеток хватило, чтобы построить космический корабль для полета на Марс.

Такие разговоры заводила Лариса Аполлоновна всякий раз по возвращении Марии с работы, полагая, что если вода камень точит, то уж из рассказанного что-то да западет племяннице в душу и пустит росточек. Мария по своей наивности слушала, хотя ей, признаться, уже надоели рассказы томящейся от безделья тети Ларисы, и она старалась поскорее сесть за учебники.

Первый экзамен – сочинение. И Мария пыталась, придя с работы, как можно быстрее сбежать из квартиры, посидеть в сквере или во дворе – почитать учебники. Но тетя Лариса, решив, что влияет на племянницу исключительно положительно, а ее беседы вместе с тем большая честь для провинциалки, старалась, как только могла, получая и сама немалое удовольствие от своих же назиданий, которые сводились к поучительным примерам добродетельных шагов самой Ларисы Аполлоновны как вдовы боевого генерала и крупной общественной деятельницы.

– Я скоро буду приглашена в один большой дом, так там будут исключительно высокие люди, достойные глубочайшего уважения и всяческого почитания, – объявила однажды Лариса Аполлоновна.

– Да, тетя Лариса, но у меня завтра экзамен.

– Завтра? – удивилась тетя, сраженная этим сообщением точно громом. – Да что ж ты, дуреха, молчишь? Да как же теперь? Завалишь ведь! Бестолковая ты моя, вот умишком не вышла. Как же ты молчишь? Что у нас завтра за день?

– Пятница. Первое августа.

– Да уж вечер! Да что ж ты молчишь? – поражалась Лариса Аполлоновна. – Завалишь ведь, я знаю. Мне надо было ввязаться.