Владимир Мирнев - Нежный человек

Мастер Коровкин вел сложную внутреннюю жизнь, никак внешне не проявлявшуюся. Но после того значительного случая перестал бояться своего прораба, а в душе носил веру, что перестанет бояться и начальника СМУ. Но отношение к женщинам никак не было поколеблено и в последние годы. Его заинтересовала одна-единственная – Мария. Коровкин смотрел на Марию взглядом человека, конечно, опытного, познавшего тайну женщины и упрощающего с ними отношения до предела, и вот – он ей не нравится. Он пытался понять, почему не нравится. В таких трудных ситуациях Коровкин любил говорить туманно, отвлеченно.

– Солнечное ядро находится на грани распада, – проговорил мастер, доставая из холодильника лимонад и ловким ударом о край стола откупоривая бутылку. – Меня, Мария, лично интересует, есть ли связь истории человеческой с историей, например, космоса, земли, луны и т. д. Але, поняла? Аплодисмент! Нету аплодисменту!

– Мастер Алеша, мы с вами совсем почти незнакомы, – отвечала Мария, ей стало жаль мастера и в то же время хотелось, чтобы он понял правильно и не обижался. В ней возникло желание узнать поближе мастера Алешу. И он нравился ей, казался человеком честным, добрым, но неустроенным в жизни. И последнее роднило их. Мария себя подталкивала к тому, чтобы на жизнь смотреть трезво, оценивать все умом и из даров, предлагаемых жизнью, выбирать все-таки лучшие. Главное – не торопиться, думала она; однажды в жизни уже поторопилась, вышла замуж за Василия, и торопливость дорого ей обошлась.

Недолго Мария готовилась к следующему экзамену – физике, узнав через день, что написала сочинение на тройку, а это при таком конкурсе делало дальнейшую сдачу экзаменов бессмысленной. Мария не удивилась такой оценке, хотя в ее сознании подспудно теплилась мысль о счастливой случайности. Лариса Аполлоновна, узнав о результате усилий племянницы, расспросила, какая была на экзамене тема, сколько страниц написала Мария, помогал ей кто, и философски заключила:

– Все по рецепту, именуемому «живая жизнь». У тебя черновики сохранились?

Мария отрицательно покачала головой, не понимая, зачем понадобились черновики.

– Дуреха ты, милочка, вот что я тебе посоветую, раз уж ты ввязалась в это свое дельце и потерпела фиаско. – Лариса Аполлоновна отложила в сторону шитье, погладила зевавшую от духоты Мики и принялась мыть руки. – Я люблю говорить умные вещи с чистыми руками, милочка. Знай это. Я даже, милочка, собираюсь, а почему мне этого не сделать, написать статью на тему: «Красота жизни – вокруг нас» или «Берите красоту вокруг». Понимаешь? Мне только захотеть, а уж написать напишу. Вот скажи мне, милочка, а то я отвлеклась: долго ли ты писала сочинение?

– Три часа ровно, тетя.

– Ты последней была?

– Нет. А чего вы хотите, тетя Лариса? – спросила Мария, не зная, куда клонит тетя.

– Та-ак. А твой отец имел ранение на войне? – поинтересовалась тетя Лариса, увлекаясь какими-то сложными мыслями.

– Папу ранили три раза. Очень сильно его ранили под Берлином, у него осколок засел в груди. А чего это вас так интересует, тетя?

– Такое означает, милочка, что учиться тебе надо, тайну жизни постигать, – проговорила тетя Лариса и рассмеялась. – Наивная ты! Это очень многое означает! Ты – дочь фронтовика, трижды раненного на фронте, грудью защищавшего свою многострадальную Родину. Он вписал победу золотыми буквами на скрижалях! Спас судьбу всей страны и народов. Ты понимаешь?

– Нет, тетушка, не понимаю. Убей меня, не понимаю.

– И он умер от ран! – воскликнула тетя Лариса. – Я удивляюсь, что могут вырасти такие дурехи.

– Да нет, он умер в мирное время. Вы же знаете, недавно.

– Он умер – от ран! – отрезала тетя Лариса, сурово глядя на племянницу. – Он – герой войны! Твой отец умер от тяжелых ран. – Лариса Аполлоновна, выдерживая высокий тон, приподнялась и с усмешкою спросила: – Ты хоть поняла, милочка, что ты – дочь погибшего фронтовика и имеешь законное право на преимущества дочери героя войны?

– Я не могу так, тетя Лариса. Это нечестно.

– Ах ты белоручка, ты не можешь! Черновик себе не оставила. Сейчас ты переписала бы заново и сказала твердо, глядя в глаза: я забыла, я не то сдала, сдала черновик. Пусть бы не поверили герою. Дочери его! Эх, милочка, думай за вас, а потом получаешь одни неблагодарности. Раз нет черновика, пиши заявление, чтобы тебе, в порядке исключения, как дочери фронтовика разрешили пересдать, потому что ты случайно сдала черновик.

– Не могу, – отвечала Мария, пытаясь понять, шутит ли тетя или говорит серьезно. Она представить себе не могла, что можно пойти в институт и доказывать там, что у нее, дочери фронтовика, есть какие-то особые права, в то время как сидевший рядом с ней и написавший на «отлично» прав этих не имеет. Но Лариса Аполлоновна думала иначе, и уверенность придавала ей силы.

– Ты, дуреха, моя милочка, не можешь, а я, Лариса Аполлоновна, заслуженный и уважаемый в Москве и во всей стране человек, могу! Выходит так! Так выходит. Ты понимаешь, что ты говоришь и чего ты требуешь! Ты прожила в Москве без году неделя. Как тебе не стыдно! Совесть у тебя есть или ее давно ты потеряла на своем жизненном пути?

– Тетя Лариса, умоляю вас, я ничего не прошу и не требую, – прошептала Мария, совсем теряясь, осененная догадкой, что сотворила, видимо сама того не замечая, какую-то большую глупость, если уж так разгневалась тетя Лариса.

– Ах ты не требуешь и не просишь! – гневно перебила ее «генеральша».

– Тетя Лариса, умоляю вас, простите меня. – Мария, чувствуя свою чудовищную вину, готова была провалиться сквозь землю.

– Я не прощаю, когда меня так жестоко ранят в самое мое честное и большое, с гражданской совестью, сердце! – оскорбленно воскликнула Лариса Аполлоновна. Тетя еще не знала, как и в чем ее оскорбили, но необыкновенно остро ощущала свою правоту, что придавало ей уверенность в себе, а раз так, то – по ее логике – выявляло заведомую ложь других, в данном случае – племянницы. Лариса Аполлоновна лет десять назад пришла к выводу, до основ потрясшему собственную душу: все сделанное и сказанное ею – правда! Она, выходит, во всем права. В каждом ее слове, в каждом жесте. Она проанализировала свою долгую жизнь по мелочам, по деталям, просмотрела на досуге, посвятив этому немало дней, каждый свой шаг на протяжении шестидесяти пяти лет – кругом кристальная правда!

– Ну чего я такого сделала, убей меня – не пойму? – умоляюще спрашивала Мария, чувствуя свое полное падение. Она перебирала в памяти все, что хоть в какой-то мере могло оскорбить тетку, но лишь терялась в догадках.

– Ах она еще сомневается!

– Да не сомневаюсь я! Но в чем?

– Сама знаешь. – Тетя Лариса решительно налила себе полную чашку чая и демонстративно не налила племяннице.