Владимир Мирнев - Нежный человек

– Откуда, мастер Алеша, к тебе приходят такие мысли?

– Я знаю простое: я сегодня умру физически и не по моему хотению. Умру без аплодисменту! Пойдем ко мне? Я не могу один дома сидеть, мне становится страшно. Матери нет, я – один, как сиротливый пес.

– Уже поздно, Алеша.

– Да я же один дома! Клянусь всеми электронами и протонами Вселенной. Клянусь нейтронами, если того пожелаешь. Пожалей, Машенька, шелудивого пса. Он же – шелудивый.

– Ой, глупый ты какой, нас увидят и наговорят такое.

– Машенька, мы же неповторимые индивидуумы во Вселенной, учти обстоятельство! А мы с тобой так глупо говорим и между тем замерзаем. Неужели тебе глубоко наплевать на меня? Я тебя, Маша, ты Машенька, люблю. В таком положении может находиться одинокий, несчастный человек, пожалей меня, Машенька. Ты погляди, я простуженный, больной, я одинокий и никому не нужный человечек. Пожалей меня, я тоже ведь человечек. Честное слово!

И согласилась Мария зайти только на одну минуточку, посидеть, согреться и – тут же уйти. Она вслед за Коровкиным с опаской прошла темный коридор, в котором горела единственная лампочка, встроенная где-то в нише, так что тусклый свет едва освещал потолок; пройдя кухню, она облегченно вздохнула, так как никто не встретился.

В комнате все вещи стояли на своих местах, как и в прежнее ее посещение. Хозяин сразу побежал ставить на плиту чайник, а Мария присела осторожно на диван-кровать. Создавалось впечатление, что никто в комнате не живет, а что женская нога сюда не ступала вовсе – нетрудно было убедиться: толстый слой пыли лежал на полу, шкафах и подоконнике. Мария отворила форточку, попросила Коровкина принести тряпку и быстренько убрала комнату.

Алеша принес закипевший чайник, поморщился, вспомнив, что у него не осталось чая для заварки, чертыхнулся и прилег на диван-кровать, шепча:

– Тронь мой лоб. Я умираю, как и хотел. В моей биологической оболочке жизнь сложилась не самым изумительным образом, хотя на самом деле она прекрасна и удивительна. Тьфу! Это ж надо дожить до такого состояния, как бродяга, как шелудивый пес на древнейшем Востоке – чая нет! Идиот! Я так опозорился, надо умирать. – Он отвернулся к спинке, захлюпал носом, а Мария, стараясь его успокоить, села рядом, и мастер Алеша стал приговаривать односложно: – Все, все, все. Смерть, смерть, смерть! Я столько хотел сделать, а теперь надо умирать, – и ненароком поцеловал ее.

– Пусти. Не плачь. Смешной ты мой человек. Ребенок и есть ты ребенок. Я была в музее Пушкина, там есть картина, твой портрет.

– Я жить не хочу, я не хочу печали, – сказал Коровкин, то ли серьезно, то ли шутя. – Ко мне впервые заявилась такая женщина, королеву я рядом с ней не поставлю, а у меня чая нет. Нет, нет, я не желаю дальше жить, я хочу настоящей смерти, потому что, как говорят, я «умереть хочу, мне видеть невтерпеж достоинство…» Я полный идиот, в том нет сомненья. Красивейшая в мире женщина…

– Не беспокойся, мастер Алеша, – отвечала игриво Мария, вставая и чувствуя шутливость в его голосе. Его слова она восприняла не буквально, а как выражение слабости, беззащитности, молча погладила мастера по голове, как ребеночка, а он всхлипывал, и казалось ему самому, что несчастливее его нет человека на нашей планете…Но только стоило уйти Марии, он понял, что счастливее человека, чем он, нет на белом свете, потому что к нему приходила Мария. Ночью он лежал на своем незастланном диван-кровати и пел тонким голосом счастливую песню любви на итальянском языке «Вернись в Сорренто». Мелодию он напевал, потому что помнил мелодию от первого звука до последнего. Слов до сегодняшнего вечера Коровкин не знал, а душа припомнила все до единого слова любимейшей песни.

Неожиданно перед самым Новым годом в общежитии появилась Ирина. На улице лежал снег, и легкий морозец слегка подкрашивал румянцем щеки москвичей. Ирина одета по-зимнему, в красивой короткой дубленке и пушистой беличьей шапочке.

Мария только пришла с работы, по дороге прикупив в магазине продуктов, переоделась в свой ситцевый халатик и собралась готовить ужин, а потом собиралась сходить в кино – благо кинотеатр рядом. Шурина дежурила на вахте, а Вера, которую перевели к ним в квартиру, уплотняя, по обыкновению, общежитие, ушла в театр. У Марии в этот вечер было приятное настроение. Вчера Алеша Коровкин долго упрашивал сходить с ним в пивной бар «Жигули», который, как уверял, построили исключительно для женщин, и она отказалась, но, оттого что он долго упрашивал, а она отказалась, сегодня ей было приятно. В последнее время все складывалось хорошо, тревоги не беспокоили.

– Вот где обитает беглянка! – весело проговорила Ирина, войдя в квартиру. – Здравствуй, Маришка!

– Здравствуй, Ира! – обрадовалась Мария, бросилась радостно к сестре, но, вспомнив обиду, нанесенную тетей Ларисой, остановилась, сдержанно поздоровалась и, потупив глаза, предложила раздеться.

– Вот где ты скрываешься, Маришка, – щебетала Ирина, оглядывая квартиру, в которой одна к одной стояли три кровати, платяной шкаф, тумбочки. В квартире чисто, хотя и тесновато, так как каждая хозяйка кровати старалась, чтобы у нее было не хуже, а лучше, чем у подруги. – Никогда не обитала в общежитии. У нас на Усачевке есть общежитие нашего института; такие, знаешь, там бывали вечера, приятно вспомнить.

– У нас же рабочее общежитие, – сказала Мария, помогая Ирине снять шубу. – А как же ты меня нашла?

– Да по справочному, дорогая. Даже адреса не оставила, спряталась у черта на куличках. Тебя не найдешь, а Москва – город, сама знаешь, большая деревня! Хорошо, Оболоков меня на своих «Жигулях» возил, а так бы я не нашла. Я, видишь, с Оболоковым.

– Да?

– Ну да. Он в машине сидит. Ты мне скажи, ты с Аполлоном из-за чего поссорилась?

– Плохо ты меня знаешь, – проговорила Мария сердито, села на стул и тут же услышала, как постучали, и в приотворенную дверь просунулась голова Оболокова.

– Можно к вам?

– Можно, можно, – нервно ответила Ирина, – входи, раз пришел, любопытный. Дверь закрывай, видишь, дует.

– Я могу и уйти, – отвечал, улыбаясь, он, все еще не закрывая дверь. – Здравствуйте, Маша. – Он вошел, поцеловал Машину руку и, задерживая ее в своей, чуть-чуть прищурил свои большие глаза, глядя ей прямо в лицо. – Как поживаете? А вы не изменились.

– Спасибо, – отвечала еле слышно Мария, и тот взгляд, в тот самый первый день знакомства с ним, когда Оболоков предложил ей место домработницы, те самые глаза посмотрели в ее глаза и вызвали прежние неопределенные чувства, предполагавшие нечто между ними, что могло быть радостью, но что по непонятной причине не состоялось.

– Ну, как мы живем? – спросил опять Оболоков, как бы стараясь заглушить то знакомое чувство. – Мой приятель, доктор наук, с ним Ирина знакома, говорит обычно в таком случае, что земля вертится с прежней скоростью и по прежней орбите – значит, ничего нового на земном шарике, потому что параметры скорости и орбит вызвали запрограммированные функциональные особенности биологического организма. Но англичане говорят: лучшая новость та, когда нет новостей. По сей причине я поздравляю с хорошей новостью.