Владимир Мирнев - Нежный человек

Ромуальд Иванович Капитолийский, защитив к этому времени дипломный проект, не уволился с работы, вопреки личному желанию и неоднократному заявлению на собраниях, а неожиданно обнаружил в своей груди скромное, но неумолимое желание работать и дальше на прежнем месте. За непродолжительное время, длившееся после получения диплома, он терпеливо перенес четыре состояния, вполне обычных для земных людей: 1. Поглаживая правой рукой диплом, он возносился на недосягаемую высоту, зримо ставившую его в ряд людей, умеющих пребывать «во облацех»; 2. Без присущего ему снисхождения взирал на мелкую суету людей, погрязших в бытовом мелкотравье; 3. Нетерпеливое желание исправить заблуждавшихся людей, живущих на территории его ЖЭКа, указать им на истинную ценность бытия, под которым, в его представлении, была прежде всего духовная жизнь; 4. Состояние, когда назойливо, словно птица в окно бьется, возникает желание доказывать, что его работа важнее другой и превзойти ее по значению невозможно.

Претерпев четыре изумительных состояния, начальник ЖЭКа спустился на землю и сразу же на территории своего владения обнаружил великие недоделки и заявил на одном из собраний, посвященном «чуткому и исключительно внимательному отношению к человеку как залогу успеха в создании прекрасного человечества», что «мусор – главная причина всех непрекращающихся зол вокруг нас вблизи, и не только вблизи, но и далеко в мире, обнаруженных им в последнее время на основе научного анализа объективных обстоятельств».

Наткнувшись на такую замечательную мысль, Капитолийский заронил ее в самое свое сердце, а уж из его сердца она хлестала горячим ключом. Ромуальд Иванович прямо заявил Дворцовой, что если Мария не поступит после окончания курсов повышения квалификации в институт или техникум, то он переведет ее из дворников, то есть с работы, по сути дела, элитарной, – в бухгалтерию, что не сулило ни достаточно свободного времени, ни зарплаты. Капитолийский обладал неистощимой энергией и с жаром говорил в одном из своих докладов:

– Сотни тысяч поколений в пещерах, вигвамах, норах, землянках и на деревьях жили для чего? Чтобы мы учились или только работали? Работать – от слова раб! Надо учиться! Наскальные рисунки – пример выдающийся и непреходящий.

Это говорилось в таких вдохновенных тонах и с такой поразительной смелостью человека дерзкого и обладающего способностью мыслить, что уж дальше просто, как говорят, невозможно. Изложенный тезис он повторял и на собрании актива ЖЭКа, состоящего в основном из почтенных старцев, много повидавших на своем веку, так что услышанное не было им внове. Только Марии приходило в голову: а что было бы, если бы Ромуальд Иванович закончил к своим уж немолодым годам не один институт, а два? Когда Капитолийский считал необходимым заострить внимание на решении главной проблемы, терзающей его, он, как требовали обстоятельства, сгущал краски:

– Иметь мусор, если говорить с точки зрения подлинной трагедийности и сопрягая его с вопросами из вечности «быть или не быть» и привлекая в помощь современный уровень высокого мировоззрения наших людей, можно сказать столь же откровенно: «Не быть!» Вот главный вопрос в главном направлении осуществления поставленных высоких задач. Каким быть мусору – процветающим или прозябающим? – уточнял Ромуальд Капитолийский свою острую мысль. – Амплитуда колебания гигантского вопроса дает сбои в сторону прозябания. Так объявляем олимпиаду по тотальному наступлению на нашего главного оппонента чистоты – так красиво и изящно заканчивал свое выступление начальник ЖЭКа, которого слушали внимательно, и слово «оппонент» здесь звучало как нельзя кстати, как музыка Моцарта.

Мария на собраниях сидела как на иголках, с нетерпением ожидая окончания: дети! Собрания, как правило, были долгими. Начинаясь за два часа до окончания работы, продолжались они часов до девяти вечера. Было от чего волноваться Марии. Изредка, правда, с детьми сидела Топоркова, но большею частью за ними присматривал Алеша Коровкин, который, бывая на больничном, время проводил у Марии. Изредка, не чаще чем раз в месяц, приезжал Оболоков, хмурый, раздражительный, как бы стремясь показать, что жизнью недоволен и ничего хорошего в ней не находит. Жалея нервного и раздражительного ученого, Мария не решалась заводить разговор о ребенке. Да и настолько привыкла к нему, что в душе побаивалась: а что будет, если девочку заберут?

Оболоков мрачно говорил:

– Я уж свихнулся на диссертации. Меня, например, поражают проблемы, которые ставят перед собою многие ученые. Например: «Почему девяносто процентов яиц куры несут тупым концом вперед»? И это в то время, когда ясно как дважды два, что в мире пахнет ядерной войной.

Сердито проговорив эти слова, он некоторое время молчал, как бы продумывая следующую мысль, неожиданно вскакивал, хлопал дверью и исчезал. Лишь Лариса Аполлоновна не заставляла себя ждать и сообщала по телефону последние новости:

– Ты, милочка, слыхала о международном терроризме империалистов? Сволочи! Это в высшем смысле безнравственно в неприкрытом смысле слова. А ты слыхала про новое метеорологическое оружие?

Мария слушала и думала про себя: «Какого черта она мне звонит, поболтать? Одной скучно? С ребенком сидеть не желает, а вот газеты, видите, аккуратно читает».

Лариса Аполлоновна обладала завидной проницательностью и, как бы угадывая мысли племянницы, говорила:

– Я, милочка, так люблю детей! Если б мне сбросить лет двадцать, я б только ими и занималась. Я горячо люблю свою внучку. – А так как вернуться к годам двадцатилетней давности – все равно что заставить луну и солнце поменяться ролями, по тем самым причинам отпадало предположение, что Лариса Аполлоновна возьмется за воспитание своей «горячо любимой» внучки. Мария, так вначале обрадовавшаяся телефону, со временем поняла, какая это тяжкая обуза – соотносить свою жизнь с прихотями и капризами другого человека, который может позвонить в пять часов утра и сказать:

– Я вычитала: детям, представь себе, можно давать черную икру, оказывается, по пятьдесят граммов в день.

– Где же я ее возьму, эту самую икру! – восклицала в негодовании Мария, понявшая по тону своей тети, что та уверена в возможностях Марии каждый день покупать в таком количестве икру, убеждена, что ее дочь Ирина отдает всю свою учительскую зарплату на питание ребенку. И еще напрашивалась мысль: большую часть этой самой зарплаты Мария использует только для себя. Вечером раздался звонок, и Мария попросила взять трубку Коровкина.

– Это кто? – допытывалась Лариса Аполлоновна.

– А вам-то что? – ответствовал Коровкин хриплым голосом.