Златослава Каменкович - Его уже не ждали

Уверенный, что Вайцель отменит нелепое приказание прокурора, Кранц, как обычно, позвонил директору тайной полиции.

Нет, такого не случалось за четверть века преданной службы Кранца своему шефу. Вайцель, всегда корректный, обозвал его болваном, кретином, старым ослом. А затем произошло самое невероятное. Кранц был ошарашен, испуган, так, как если бы он, привыкнув по утрам с закрытыми глазами опускать ноги в мягкие домашние туфли, вдруг наступил на ежа. Никто иной, как сам Генрих Вайцель, крикнул в телефонную трубку:

— Если пан прокурор приказал, исполняйте немедленно! И не морочьте мне голову своими идиотскими донесениями!

Комиссару тюрьмы было над чем призадуматься. Вайцель всегда требовал, чтобы без его ведома он, Кранц, не выполнял ни одного приказания прокурора. И вот тебе: «Если пан прокурор приказал, исполняйте немедленно!»

Откуда было Кранцу знать, что вражда между прокурором и директором тайной полиции вступила в новую фазу? Прокурор сумел грозную ситуацию, создавшуюся в городе, использовать против Вайцеля. Он объяснил все беспорядки бездарной работой тайной полиции, не сумевшей вовремя обезглавить рабочее движение. Считая положение опасным, прокурор предложил не дразнить рабочих и выпустить из тюрьмы всех арестованных. А потом, когда страсти немного остынут, без огласки и шума, по одиночке изъять зачинщиков.

И как раз за минуту до телефонного звонка комиссара тюрьмы Вайцель выслушал пренеприятную нотацию от министра и получил приказ срочно явиться в Вену. Но самое досадное было то, что министр приказал Вайцелю дать распоряжение своим чиновникам не мешать прокурору восстанавливать порядок в городе.

Придя в себя после разговора с Вайцелем, комиссар тюрьмы приказал надзирателю:

— Вызвать наряд! Выпускать мальчишек! Потом начнете выпускать рабочих.

Старший надзиратель, не совсем поняв своего начальника, удивленно пялил на него глаза:

— Что смотришь, болван? Приказ прокурора! Исполнять!

Не рассчитывая на скорое освобождение, Гай наставлял Ромку:

— Ты запомнил, сынок, что написал тебе на книге Иван Сокол?

— На всю жизнь…

— Зайди к нашему другу и скажи, что я просил его быть осторожным. Передай товарищам: надо остерегаться Яна Шецкого.

Ромка удивленно посмотрел на Гая.

— Да, враги не только с оружием в руках идут против рабочих. Они одеваются в рабочую одежду, прикидываясь нашими друзьями. Этого забывать нельзя, Ромусь.

К дверям камеры подошел надзиратель, отпер дверь.

— Мальчишка, выходи! Быстрей!

Ромка медлил. Ему трудно было расставаться с Гаем, Богданом — старшими товарищами по борьбе.

Кузьма Гай наклонился к мальчику и что-то торопливо прошептал ему на ухо.

— Пани Анне? — переспросил Ромка.

— Да.

В открытую дверь камеры забежал Антек. Его лицо покрывали синяки, но глаза лучились радостью.

— Куда? Назад! — заорал на мальчонку надзиратель. А по коридору бежали еще три надзирателя. Гай обнял мальчиков. Тесным кольцом обступили их рабочие. Кто-то тихо запел:

Песню, рожденную во Львове, знали и любили рабочие. Теперь ее подхватила вся камера.

Надзиратели, не решаясь зайти в камеру, приказали мальчикам выйти в коридор.

Ромка не знал, скоро ли придется встретиться с Гаем и с этими людьми, недавно совсем чужими, а теперь близкими и дорогими, дружбой и доверием которых мальчик гордился.

Ромка запомнил их адреса. Он навестит, передаст слова привета и утешения женам и детям. Ромка и его товарищи будут помогать им, чем только смогут.

Мальчик твердо решил: он станет бесстрашным, будет так же сильно любить свой народ и бороться за его свободу, как Гай.

— Иди, сынок, иди, — сказал Гай и поцеловал Ромку в голову.

Освобожденные дети спускаются по лестнице. На нижнем этаже их встретила та же мятежная песня борьбы:

Из каждой камеры звучит грозный приговор тиранам:

В длинном коридоре, освещенном тусклыми газовыми рожками, Антек почему-то спросил:

— Ромусь, как ты думаешь, на дворе сейчас ночь?

Впереди кто-то распахнул двери. Ворвался ветерок, и перед мальчиками заголубел кусок безоблачного неба.

— Утро, — ответил Ромка, облизывая пересохшие губы и на полную грудь вдыхая свежий воздух. Он улыбнулся, впервые за все мрачные дни.

За тяжелой железной брамой тюрьмы шумела толпа.

— Сыночек, голубь, заступник мой! — первой увидела Антека мать, бросаясь навстречу.

Матери радостно обнимают сыновей, расспрашивают об отцах, мужьях…

— Не надо, мама… Чего теперь плакать? — старается успокоить свою мать Антек. Она крепко прижимает Антека к себе, точно боится, чтобы кто-нибудь не отнял его, а дрожащие губы с трудом произносят:

— Вот и ты пошел дорогой отца… И выстаивать мне, горемычной, всю жизнь под воротами криминала…

— Не будешь стоять, — шепчет мальчик. — Всему конец приходит. Жизнь тоже изменится.

Только Ромка не мог найти маму. Неужели его не встречает никто?

Пришли! Вон дедушка протискивается сквозь толпу. За ним пани Анна с черным шарфом на голове.

Старый Мартынчук не видит внука, и мальчик, устремляясь навстречу, кричит:

— Дедусь, вот я!

Траурная повязка на рукаве у деда снова напоминает Ромке о смерти отца.

— Дедусь, а где мама?

Вопрос как острый нож вонзается в сердце Остапа Мартынчука. Мужество изменяет старику, губы его дрожат, и он с мольбой смотрит на Анну.

— Пани Анна, где моя мама? — тревожно спросил Ромка.

Анна ласково привлекла к себе осиротевшего мальчика и тихо сказала:

— Теперь я буду твоей мамой, Ромцю…

Мальчик широко раскрытыми глазами посмотрел на нее, потом перевел взгляд на лицо дедушки, и все понял.

Крик боли и отчаяния не сорвался с Ромкиных уст. Он даже не заплакал. Слишком велика была утрата, слишком непосильное и тяжкое горе свалилось на него.

Анна понимала, что нет таких слов, которыми можно было бы сейчас утешить мальчика. И добрая женщина только молча гладила его светлые волосы.

Остап Мартынчук глянул на внука и заметил, что все пережитое мальчиком за последние дни оставило след на его лице: какая-то недетская суровость вытеснила озорной блеск глаз, в уголках плотно сжатых губ уже угадывалась сильная воля.

Дедушка не беспокоился за судьбу внука. Ромка не останется одиноким сиротой. У него есть верные и сильные друзья. И Остап Мартынчук не ошибался. С годами Ромке было суждено познать большую родительскую любовь Анны и Гая. Спасая Ромку, Гай заплатит своей жизнью за его свободу. Но прежде чем погибнуть, Гай воспитает приемного сына так, что его не смогли сломить ни нечеловеческие пытки в стенах тюрем и дефензивы, ни концлагерь смерти — Береза Картузская.