Борис Ярочкин - Тайга шумит

— Не знаю пока, тут обмозговать надо. — Вот что, ребята, собирайте, звено, обсудим и решим. А я Зябликова приглашу.

В кабинете директора шла селекторная перекличка.

Начальники лесоучастков докладывали о выполнении графика. Зябликов с гордостью сообщил, что лесоучасток стал перевыполнять дневной график, что звенья по предложению Верхутина переформированы в бригады.

«Черт возьми, — подумал уязвленный Заневский, — этого еще не доставало, чтобы мои лесорубы прославляли Зябликова!»

— Семен Прокофьевич, — крикнул он в микрофон селектора, — а сколько дали кубометров мои лесорубы при работе поточно-комплексной бригадой?

— Твои и мои люди за три дня выработали в среднем на человека, — ответил Зябликов, — по пяти с половиной кубометров, — и не удержался от реплики. — Что-то отставать стал твой лесоучасток, Михаил Александрович, а?

— Цыплят по осени считают, — вяло заметил Заневский.

— Семен Прокофьевич, — заговорил Павел, обращаясь к Зябликову, — попроси-ка к селектору Верхутина и его лесорубов.

— Я вас слушаю, Павел Владимирович! — прозвучал взволнованный голос Григория. — И ребята мои здесь.

— Расскажи-ка, Гриша, подробнее о новой поточно-комплексной бригаде. Послушаем, товарищи, — обратился он к невидимой аудитории.

Едва кончил свой рассказ Верхутин, посыпались вопросы.

Спрашивали вальщики, сучкорубы: удобнее ли теперь работать, легче ли, не задерживается ли трелевка, не мешают ли друг другу.

«Вот и наглядный пример, — сказал себе Заневский. — И план повысили леспромхозу, и выход нашли без штурмовщины. Да еще какой, того и гляди, не сегодня-завтра переходящее знамя треста получат!.. А я разве не мог так же работать? И опыта у меня больше. Да-а… теперь наверстывать надо, а тут как на зло тебя же подводят. Не могли будто на своем лесоучастке испытать поточно-комплексную бригаду?» — сердито подумал он.

Зина Воложина вошла в кабинет замполита и положила перед Столетниковым почту: газеты, журнал и письмо. Александр взял конверт, взглянул на обратный адрес: «Красноярск, трест «Красдрев».

«На ваш запрос о Раздольном Алексее Васильевиче, — писали из треста, — сообщаем: поступил после демобилизации из армии ввиду ранения, на должность начальника погрузки леспромхоза и проработал полгода. Авторитетом у подчиненных и руководства не пользовался.

Имел выговор от директора треста за халатность, в результате которой произошла путаница в переадресовке пятнадцати вагонов крепежа и авиафанеры.

Расчет получил первого ноября 1946 года и выбыл в неизвестном направлении…»

— Та-а-к! — задумчиво протянул Столетников и откинулся на спинку кресла.

«Кое-что проясняется. Там путаница в переадресовке крепежа и авиафанеры, здесь — крепежа и дров. Не случайно же в обоих случаях фигурирует крепеж? Именно его сейчас от нас требуют в первую очередь: стране нужны руда, уголь. Значит… но не будем торопиться, — думал Александр. — Надо запросить подробности».

Столетников встал, подошел к окну, закурил. Позвонил в отдел сбыта:

— Вы запросили «Егоршинуголь», чтобы выслали копию накладных на перепутанные вагоны крепежа и дров?.. Нет еще? Тогда запросите не копию, а подлинники. Сообщите, что мы их вернем. О моем распоряжении никому ни слова.

Столетников снял с вешалки шинель и фуражку, оделся.

На дворе сыпал мелкий дождь, смешанный со снегом, но земля была черная, набухшая влагой, и снежинки мгновенно таяли. Деревья растеряв листву, уныло раскачивались в налетевших порывах ветра.

«Скорее бы уж морозы ударили да снег лег, — подумал Александр переходя на улицу, — надоела слякоть!»

Он вымыл в луже сапоги, соскоблил палкой грязь с подошв и шагнул на крыльцо. Стараясь не разбудить мать, тихо отворил дверь. Но мать не спала, ожидая его.

— Садись, садись за стол, Сашенька, — певуче заговорила она. — Да, совсем забыла, письмо тебе есть, — молвила она скороговоркой, — заказное, от какого-то Н. А. Д… Да ты, Сашенька, садись, я сейчас принесу письмо-то. Кушай! Где же я его положила?.. Конверт такой махонький, зелененький… — Она по-привычке опустила руки в карманы передника и засмеялась своим тихим, беззвучным смехом. — Вот он где, шельмец, в кармане, а я, старая, запамятовала…

Взглянув на почерк, Александр поперхнулся и закашлялся.

«От Нади, от Наденьки!» — радостно стучало в висках.

Он отодвинул тарелку, улыбнулся матери и дрожащими руками распечатал письмо. Из конверта на колени выпала фотография. Он быстро поднял ее, не в силах оторвать глаз от любимого лица.

«Возмужала… и… похорошела! Только грустная какая-то, задумчивая».

— Цари-ица небесная! — всплеснула руками старушка. — Так это же Наденька! А я, старая, и не догадалась — быстро выпалила она, глядя на фотографию через плечо сына, и полезла в карман за очками. — Дай-ка, Сашенька, я хорошенько погляжу, слаба глазами, — сказала она и взяла фотографию.

Забыв об ужине, Александр с жадностью стал читать.

Надя писала, что очень обрадовалась его письмам, что она всегда помнила о нем.

Сейчас она снова работает в школе и часто бывает с ребятами в лесу, заходит в полуразвалившиеся теперь землянки, рассказывает о партизанских буднях, о своих боевых товарищах.

«Недавно у нас, Александр Родионович, был показательный суд, — писала Надя. — Судили трех полицаев — привезли откуда-то из Сибири. Не помогло расстояние — нашли! А вот Куприяненко до сих пор не могут найти. То ли хорошо замаскировался, то ли удрал с немцами.

На Ваше предложение, Александр Родионович, не знаю что и ответить. Приехать теперь к Вам я не могу: в школе идут занятия, да и не отпустят меня с работы. И потом… потом Вы же знаете я не та теперь. Мне порой кажется, что я буду стеснять Вас. Приезжайте сюда Вы, здесь и решим все. Так будет лучше.

Не обижайтесь на меня, милый, дорогой Александр Родионович, за такой ответ. Крепко целую Вас.

«Да-да, надо обязательно поехать, — лихорадочно работала мысль, — и оттуда приедем вдвоем. Вдвоем, с Наденькой!»

Глаза Александра стали влажными, но он тут же одернул себя.

«Отпустит ли меня Леснов? Много неотложных дел. Подожду до весны, а там и занятия в школе у Наденьки кончатся».

— Что же Надюшенька пишет, — спросила мать и продолжала: — Скоро ли приедет? А мне давеча снилось, будто я с внучатами забавляюсь: хлопаю в ладоши, а они, как медвежата, танцуют и ручонками машут… как будто близнецы, и на тебя оба похожи… Эх-х-х, — вздохнула старушка, все разглядывая, фотографию, — доживу ли до своих внучат, Сашенька, а? — и прослезилась.

— Ну, что вы, мама, — сконфуженно проговорил Александр, — доживете и до правнуков!