Борис Ярочкин - Тайга шумит

— Спасибо, Коленька, — поблагодарила Воложина и загородила собой двери. — Подожди, не уходи, — сказала она с мольбой. — У меня ужин готов.

— Спасибо, Зина, я пойду, — отказался Николай. — Холодно в комнате, печь надо топить.

— А почему ты мне не оставляешь ключи? Я бы убрала и протопила у тебя, полы вымыла…

— Зачем? Тебе и своих забот хватает. Я пойду…

— Коля…

Николай нетерпеливо поморщился, посмотрел на Зину. «Ну, что ей еще от меня надо?»

— Ты злишься на меня?

Николай неопределенно пожал плечами, горько усмехнулся. Зина отвела от него взор, губы ее сморщились, на глазах блеснули слезы.

— Не надо, Коля, помогать мне, — тихо сказала Зина, — я не нуждаюсь, понял? И вообще, не заходи больше ко мне, не хочу я, не надо! — сквозь слезы выкрикнула она и, закрыв руками лицо, прислонилась к дверному косяку.

— Нет, надо! — решительно сказал Николай. — Мой долг помочь тебе теперь, помочь воспитать ребенка, и ты не имеешь права отказываться от помощи. Да-да-да! — торопился высказать все Николай. — Я буду помогать тебе…

«Он, кажется, прав», — придя в себя и подумав над его словами, вздохнула Воложина и подняла на Уральцева потеплевший взгляд.

— Спасибо, Коля, я верю тебе…

Николай испытующе посмотрел на Воложину и сделал шаг к выходу, но Зина взяла его за руку.

— Не разговариваете? — виновато спросила она, и Николай прочел в ее взгляде сочувствие. Он вздохнул, опустил голову. — Зачем ты рассказал Тане? Я никогда бы никому не открыла этого, честное слово!

— Так нужно было… я люблю ее и не мог скрывать… Пусти, Зина, я пойду, — и он, легонько отстранив Воложину, вышел.

«Похудел, лицо осунулось, глаза да нос остались, — соболезнующе думала о Николае Зина, — …видно, крепко ее любит!.. Если бы меня так любил!

Зина быстро вышла из своей комнаты, подошла к двери Русаковой, прислушалась. Там звякнула о стакан ложка.

«Дома», — подумала она и постучала.

Молчание. Постучала еще громче, настойчивее.

— Кто там?

— Это я, Таня. Открой….

— Зачем? — раздраженно спросила Татьяна.

Зина закусила губу, хотела уйти, но вспомнила Николая и заговорила с отчаянной решимостью и в то же время с мольбой.

— Таня, открой мне. Я должна поговорить с тобой, обязательно.

Щелкнул ключ, двери открылись.

— Таня, прости, пожалуйста, что беспокою, — робко сказала Зина, входя в комнату.

— Проходи, садись, — смягчилась Таня. — Я налью тебе чаю, будешь пить? — и, не дожидаясь, поставила наполненный стакан. Взгляд ее упал на уже заметный живот.

Зина перехватила этот взгляд, покраснела, опустила глаза.

— Скоро? — почему-то шепотом спросила Таня.

— В апреле, — доверчиво сказала Зина и покраснела еще больше.

Таня села напротив и, придвинув к себе стакан, стала ожесточенно помешивать ложечкой чай, с тягостным ожиданием поглядывая на Зину.

Зина понимала неловкость своего положения. Но с чего начать?

— Ты-ы… сказать что-то хотела? — не выдержала молчания Татьяна.

— Да, Таня, — решилась Воложина, — я шла поговорить. О чем? — Зина шумно вздохнула и подняла на Русакову лихорадочно блестящие глаза. — Я никому, Таня, ничего не говорила и, быть может, никогда не сказала бы и тебе, если бы не видела… Ты напрасно отворачиваешься от него…

— А это мое дело! — вспылила Татьяна, отодвигая стакан и поднимаясь из-за стола.

— Подожди, Таня, выслушай меня…

Трудно, мучительно было Тане слушать правдивый рассказ Зины.

Русакова сидела с плотно сжатыми губами, нахмуренная, и Зина ничего не могла понять по ее словно окаменевшему лицу.

— Помнишь, Таня, — продолжала она, — когда мы с тобой встретились на крыльце? Тогда я была у него, и только там, в палате поняла, что обманулась в своих надеждах… Он сказал, что любит тебя…

«Для чего она мне все это говорит? — думала Татьяна, — разве я ее просила?» — и в то же время с жадностью ловила каждое слово Зины и была благодарна ей за откровенность.

Зина опустила голову, глубоко вздохнула.

— Ну, вот, — облегченно вымолвила она, — рассказала тебе все, и на душе стало как будто легче.

Проводница объявила следующую станцию.

Навстречу, по второй колее, шел эшелон с лесом. В окне мелькали платформы, и полувагоны, пульманы и решетки, загруженные крепежом, шпалами, досками, стройлесом, дровами.

«Наш лес повезли!» — радостно подумал Столетников.

Пассажирский, прогромыхав на станционных стрелках, подкатил к вокзалу. Соскакивая с подножки на перрон, Александр увидел Зябликова.

— Едем, Семен Прокофьевич? — сказал он, подавая руку.

— Подучусь маленько, тогда не будете ругать, что отстаю от жизни, — улыбнулся Зябликов и почему-то подмигнул. Потом поинтересовался: — Что это у вас в чехлах?

— Переходящие вымпела лучшим: бригаде, звену, лесорубу, трактористу, грузчику. Что, жалеете, что без вас вручать начнем? — засмеялся замполит. — Ничего… А вот и ваш поезд подходит!.. Ну, счастливо учиться, садитесь, — сказал Столетников.

Проводив Зябликова, Александр вышел из вокзала и увидел директорскую «эмку».

«Вот я и дома!» — улыбнулся он, садясь рядом с шофером.

Машина, разбрасывая из-под колес снежную пыль, петляла по лесу, встряхивалась на ухабах; в ветровом стекле мелькали заснеженные сосны и ели, опушенный инеем кустарник. Столетников, покачиваясь из стороны в сторону на сиденье, вспоминал телефонный разговор с Дальней.

— …Сашенька, милый… — услышал он далекий, взволнованный голос и почувствовал, как что-то перехватило дыхание. — Ты откуда говоришь, из Таежного?.. Как здоровье твое, что нового, Сашенька?..

— Надя, Надюша, Наденька!.. Как я рад, что нашел тебя! — не помня себя от радости, бормотал Александр, ужасаясь, что все то, что собирался сказать, вылетело из головы…

«Наверно, всегда так случается, — думал он теперь, глядя на бегущую под колеса машины ленту дороги. — Хочется сказать многое, сообщить главное, важное, а придет время — и растеряешься… Эх, скорее бы уж наступило лето, — мечтал он. — Возьму отпуск, поеду к ней и привезу ее сюда…»

На следующее утро был вывешен приказ директора леспромхоза. Он висел, против обыкновения, не в конторе, а на трибуне у клуба. Люди толпились вокруг, и каждый старался протиснуться вперед.

— Кто прочитал, отходи!

— Читайте вслух!

— Тише!

— Учреждены переходящие красные вымпела лучшим бригадам, звеньям…

— А лесорубам?

— А трактористам?

— Тоже есть!

— Вот это здорово!

— Тише, читаю!..

Зашикали друг на друга, постепенно смолкли. Верхутин оглядел лесорубов, улыбнулся.

«Мои все здесь!» — и начал читать медленно, с расстановкой, тут же прикидывая возможности своей бригады.

— Переходящие вымпела присуждаются, — читал он, — лучшим звеньям грузчиков и лесоповальным бригадам, при условии выполнения недельного графика по ассортиментам и вручаются еженедельно на утренней летучке. Индивидуальные переходящие вымпела вручаются лучшим: электропильщику, сучкорубу, трактористу, трелевщику, грузчику, кряжевщику, разметчику, сортировщику, укладчику при условии выполнения нормы не ниже ста двадцати пяти процентов…