Борис Дубровин - О годах забывая

— А кому этот, в очках, цветы вручает? — спросил Евгений Никитин.

Девушка с правильными чертами лица с милой застенчивостью в каждом движении принимала цветы.

Михаил, сняв фуражку, медлил с ответом.

Евгений взглянул на него и удивился, с какой нежностью смотрел на девушку прославленный старшина-пограничник Михаил Кулашвили. Дождь смочил его густые черные волнистые волосы, капли стекали по летящим бровям и прямому носу, по волевым складкам около губ и выпуклому раздвоенному подбородку.

К девушке подошел подтянутый лейтенант милиции и козырнул ей, улыбаясь так сердечно, что смущение ее ослабло. Она благодарно взглянула на лейтенанта, а он козырнул ей снова и шагнул навстречу выходящей из вагона высокой женщине с мальчиком лет тринадцати. Мальчику хотелось броситься к отцу. Но он старался держаться солидно и не опережал мать. Она сияющими, влюбленными глазами смотрела на лейтенанта, который заботливо протягивал ей плащ.

— Анечка, милая, наконец-то. Скорее оденься. — Он поцеловал ее в губы, обнял сына, по-приятельски похлопал его по плечу: — Ты за эти дни еще подрос, Арсений. Ну-ка, накинь, — и подал ему плащ поменьше. Вернее, не плащ, а плащ-накидку, укороченную, но настоящую плащ-накидку.

— Я взял три билета на спектакль, — сказал лейтенант жене.

Она благодарно кивнула.

— Надеюсь, что не только будут хорошие артисты, но и пьеса нам понравится.

— Посмотрим!

— Посмотрим, поспорим…

«Посмотрим, поспорим, и каждый останется при своем мнении», — хотел сказать Арсений, но тут глаза его просияли.

— Папа, мама, вон Михаил Варламович! — воскликнул он с нескрываемой восторженностью.

Отец заулыбался, кивнул жене, помогая застегнуть плащ.

— Я сама, Алешенька, я сама, — говорила она, радуясь его неизменной заботе. — Твой друг рядом, подойдем к нему.

— А как же! Не проходите мимо друзей! Их так мало! Хорошо тому, кто за всю жизнь нашел хоть одного настоящего друга.

И они двинулись к Михаилу Варламовичу.

— Как дома? — шепнула Аня.

— Порядок! Колька остался у бабушки без капризов?

— Конечно! Мастерит свои микрояхты! Одна уже под парусом!

— Здравствуй, Миша! — сказал лейтенант, крепко пожав руку старшины и задержав ее в своей руке.

— Здравствуйте, Михаил Варламович! — очень уважительно поклонилась Аня.

— Здравствуйте! — Арсений радостно глянул на Михаила Варламовича. — Ни у кого троек нет. Скоро на занятиях оружие будем разбирать? — и улыбнулся, увидев взгляд Михаила Варламовича.

Они кивнули и Евгению Никитину, который стоял в стороне и наблюдал в это время за худощавым, с волнистыми волосами Эдиком Крюкиным: тот, проходя, боком задел Кулашвили. Издали он показался похожим на Михаила ростом и походкой. Но вблизи лицо его, с черным червячком подбритых усиков, было скользким и неприветливым.

Не обратив никакого внимания на Эдика, Михаил ответил на поклон Ане, притянул к себе Арсения. Тот просиял.

А лейтенант заговорил:

— Ты слышал, Миша? На смотре художественной самодеятельности Нина первое место заняла. Моя Аня просто восхищается ее мастерством. Да и я тоже. Сколько искренности, тепла, непосредственности! Душа светится в ее танцах. Кажется, все дается ей без труда…

Эти слова озарили лицо старшины, как будто лейтенант похвалил и его.

— Алеша, познакомься. Это наш новый младший контролер — Евгений Никитин.

— А это мой лучший друг… лейтенант, Алексей Глебович Чижиков, наш участковый.

Евгений и Алексей обменялись рукопожатием.

— Первый раз? Что-то я вас прежде не видел ни в вашей части, ни в городе, ни на вокзале.

— Да, товарищ лейтенант, самый-самый первый раз.

— Эх, где мой самый-самый первый день, когда я в такой же форме пограничника начинал службу в Брестской крепости?.. Волнуетесь, наверное, а?

— Алеша, дорогой, интервью брать у него рано. Волнуется, волнуется он, и я волнуюсь. Знаешь, ведь первые шаги все определяют… Вот и стоим под дождем. Может, он смоет наше волнение. А как состав предъявят, так и начнем!

— А дождик наяривает! Вот разошелся! Ну, не буду задерживать.

Алексей Глебович мягко улыбнулся, кивнул и вместе с женой и сыном смешался с толпой.

Дождь разошелся. Сквозь летящие струи Михаил еще раз посмотрел в сторону Нины Андреевны, поискал глазами Алексея Глебовича Чижикова, мягко говоря Никитину:

— Ты чем-то понравился ему. Он вообще добряк, все для других. Но так вот разговориться с первого раза для него не просто. Его хобби — яхта. Строит пока модель. Сам чертеж сделал.

— Ты заметил типа с усиками, который задел меня? — спросил Михаил, когда они остались вдвоем с Никитиным.

— Заметил. У него из левого кармана что-то немного выпирало.

— Правильно! — похвалил Михаил Варламович, глядя на перрон, по которому разгуливал дождь, подгоняя людей и делая их похожими друг на друга.

— Правильно! И в кармане не что-то, а рогатка. Он уверен, будто никто этого не знает. Это Эдик Крюкин. Он делает вид, что сперва говорит, а потом думает. Но это игра! Нина мне рассказала, как однажды по дороге на репетицию видела Крюкина: из рогатки стрелял в кошек. Я до сих пор поверить не могу в это, а он меня сейчас задел рогаткой. И не думай, что он меня не видел…

— А кто же он, этот Крюкин?

— Проводник багажного вагона!

Мимо прошли таможенники. Потянулись к досмотровому залу и пассажиры из поезда, только что прибывшего из-за рубежа.

Михаил поправил плащ-палатку, взглянул на часы:

— Минут через пять подадут. Пойдем или постоим?

— Постоим! — У Евгения ноги не шли. Страшно было начинать эту дорогу! Он и не мечтал попасть под начало самого Михаила Варламовича Кулашвили. Казалось, он, Евгений, первым же поступком обнаружит свою неумелость, свою неприспособленность. Конечно, он учился. Конечно, сданы на «пять» нужные предметы. Но то теория, а здесь через пять минут подадут состав, начнется практика.

— Знаешь, — сказал ему Михаил Варламович, — я в первый раз от волнения спотыкался, пока шел к паровозу. Все, мне казалось, делаю не так. И все делал вслепую, наугад. Как досадно ошибся в первый же раз! Сейчас смешно вспоминать. Честное слово!

Евгений благодарно взглянул на Михаила Варламовича.

— Не робей, если и ошибешься, не робей. Не ошибается только тот, кто ничего не делает. А волнение в каждом деле нужно и важно.

Евгений вздохнул.

— Ну, Женя, двигай! — Дождь — хорошая примета. А тут смотри как дает! Это уж очень хорошая примета! Ну, пошли!

Евгений посмотрел на Михаила Варламовича, попал в такт его шагам, ощутил: Михаилу Варламовичу всего важней не то, что о нем пишут или говорят, не награды и похвалы, а удовлетворение за хорошо сделанную работу. Его внешняя простота тем сильнее действует, чем значительней его жизнь. И в его шаге, в наклоне головы, во взгляде — весь его характер, прямой, решительный, бескорыстный.