Борис Дубровин - О годах забывая

Он, по-моему, обращался не ко мне, а к ним — к Наташе, к Атахану, к Людмиле Константиновне, к Павлику…

Меня так и подмывало поторопить его: «Ну, а дальше, дальше! Жив ли Павлик?»

Евгений Владимирович был так взволнован и выглядел таким усталым, словно провел бессонную ночь возле больного сына, а исход болезни еще не ясен.

«Наверное, Павлик умер», — подумал я.

— Евгений Владимирович! Телеграмма-то…

— Что ж, телеграмма так телеграмма, — и придвинул мне бланк с тюльпанами.

Не скрывая нетерпения, я схватил бланк и развернул:

«Большое спасибо за все. Всегда ваш Байрамов».

— Байрамов?! — чуть не выкрикнул я.

— Да, это целая история. Сейчас фотографии покажу.

Зазвонил телефон. Я вздрогнул от неожиданности.

— Вот тебе и фотографии!.. — усмехнулся Евгений Владимирович и подошел к телефону.

— Полковник Муромцев! Здравия желаю, товарищ генерал! Конечно, приятно, коль я оказался прав. Поэтому вчера и настаивал. Спасибо, что, не откладывая, лично выслушали и выяснили… Да, командировочное предписание у меня. Есть! Ровно через час! Есть! Сперва заехать в училище.

Он положил трубку, неосторожно провел пальцами по кованому крючку удочки. Встряхнул левой рукой и вернулся в кухню с невозмутимым лицом.

— Ехать пора? — спросил я.

— Нет, еще немного времени найдется. — Он посмотрел на свои часы: — Впрочем, времени маловато. Ну что ж, сейчас фотографии покажу, — застегивая китель, встал и вышел из кухни.

— Нашли фотографии? — спросил я нетерпеливо.

Из комнаты раздался его смех: раскатистый, неожиданный, очень молодой. И я улыбнулся — так заразительно он смеялся.

— Хороша моя женушка! Мне приписывает склероз… Но сама укатила лечиться, а ключи от комода увезла. Да, не видать нам с вами этих фотографий, — перестав смеяться, сказал он из комнаты. И опять послышался его смех: — Не первый раз! Однажды мою фуражку второпях к себе в чемодан положила и долго утверждала, будто это я ее разыграл. А мне впору тогда в разгар лета папаху надевать. И ведь молодая еще. Относительно, разумеется. — Он вернулся в кухню веселый, представляя, как его благоверная обнаружит на курорте в чемодане ключи от комода. И усмехнулся.

— Павлик-то выжил? Жив он?

Лицо Муромцева стало жестким.

— Знаете, еще несколько дней продолжалась борьба за него. Еще несколько дней и ночей он был между жизнью и смертью. По сути, соединив Наталью Ильиничну с Атаханом на всю жизнь, он едва не отдал зм это и свою.

— Выжил, значит?

— Он выжил. Наташа, то есть Наталья Ильинична, вышла замуж за Атахана. Павлика они усыновили… Стойте! — Он хлопнул себя по лбу и поспешно вышел в другую комнату. — Нет, показалось мне… Ха-ха! Склеротик! — Он зазвенел ключами. Ключами от комода. Он вышел снова, расстегнул китель: — Сам я их под папку сунул, вместо того чтобы положить на место… Ну что ж, значит, вам повезло. Сейчас принесу любопытные фотоснимки. А впрочем, вот что, — он взглянул на часы, — не успеем.

— Так вы сперва в училище, Евгений Владимирович?

— Да, вот, — он тыльной стороной руки провел по щекам, — побреюсь и — туда. Вы хотите со мной?

— С удовольствием! Тем более, что вы чего-то не досказали…

— Не возражаете, если перейдем в комнату, я побреюсь. Может, и вы, а? Хотите моей бритвой?

В моем портфеле была неразлучная бритва «Эра». Мы перешли в комнату, я удивился обилию цветов (это увлечение жены), увидел три аквариума. Один шаровидный, другой прямоугольный, а третий — довольно узкий параллелепипед. Подсветка, моторчики для нагнетания воздуха, подогрев. Прихотливые растения. Поразительная чистота воды. «А это моя слабость», — улыбнулся Муромцев.

Из специальной коробочки он достал мелких мотылей и, глянув на часы, сказал:

— Да, завтракать им давно пора.

Пока он кормил рыб, я обратил внимание на книжные полки. Тут были книги по истории, по психологии, русские и западные классики, современные авторы…

— Евгений Владимирович, не томите душу, скажите, что стало с Павликом?

— Павлик стал Павлом. Потом Павлом Атахановичем Байрамовым. Мечта о границе долго оставалась мечтой: здоровье было никудышным. Однако тренировками, самовоспитанием он добился своего. И я имел честь быть одним из его воспитателей.

— Так он окончил…

— С отличием! И служит в Туркмении замполитом на той же заставе, на которой когда-то служил Атахан Байрамов. Я побрился. Гляжу, и вы не отстали. Давайте перекусим и — в училище. А то рыбы уже уплетают, — локтем показал он в сторону аквариума. Окруженные прихотливо изогнутыми растениями, рыбешки пировали около подводных гротов.

Мы наскоро перекусили и вышли из дома. «Волга» повезла нас к училищу. Сидя в машине, Евгений Владимирович задумался. Неловко было его о чем-либо спрашивать. Мы уже приближались к повороту, откуда до училища — рукой подать. И я не выдержал:

— Как бы увидеть его?

— Вчера ко мне в кабинет Павел заглядывал на минутку. Вы его видели, — Евгений Владимирович улыбнулся: — Случайность — пересечение необходимостей.

— Но почему же вы меня с ним не познакомили?

— Извините, это не ключи от комода!.. Байрамов заглянул в самом начале нашей встречи. Вы еще не выбрали себе письмо или телеграмму. Как же я мог знакомить?

— Ну, а телеграмма?

— А телеграмму мне прислал его отец. У меня с Атаханом дружба. Я ему довольно редкую книгу о змеях послал, да и сын Павел заезжал к нему. Вот он и благодарит за сына и за книгу. Хотя за сына мы несколько благодарностей посылали и Наталье Ильиничне.

— А сегодня я не увижу Павла?

— Он заезжал вчера повидаться — традиция. Вчера же он и отбыл на заставу.

Перед воротами училища я распрощался с Евгением Владимировичем.

Ворота, зеленые с красными звездами, словно обложка книги, приоткрылись бесшумно.

«Волга» въехала, ворота закрылись.

Под серым небом в калейдоскопе толпы эти двое в плащ-накидках были совсем незаметны. Но их глаза из-под козырьков пограничных фуражек замечали все — движение, одежду, выражение лиц и обрывки многоязыкой речи. Запах угольной гари волновал предчувствием неведомых пространств, а окрик маневрового паровоза на дальних путях напоминал о приближении суровых минут работы. Повторяя очертания паровозного дыма, клубились тучи, придавали стремительность даже неподвижному составу, прильнувшему к бетонной грани перрона. И плащ-накидки за плечами Кулашвили и Никитина реяли подобно крыльям паровозного дыма или крыльям туч. Взгляды их скользили вдоль вагонов. Они оба были здесь и — как бы не были.