Борис Дубровин - О годах забывая

В полутьме вечера лица сквозь бледно-сизый табачный дым расплывались. Курили все, кроме Эдика. Как всегда, вел собрание Богодухов-Сморчков. Встречи такие были редкостными. Как правило, встречались как бы случайно на рынке, в магазине, в пивной, по дороге в депо. Сегодняшняя встреча была вызвана недавними «погарами»: зоркость, неумолимость и неподкупность Кулашвили разорили тех, кто пришел сюда.

— Ну, хватит считать убытки, — медленно и твердо направлял Сморчков течение «прений», — пора поговорить о том, чтобы свои убытки начал считать Мишка.

Сморчков больше всех в городе уважал именно Мишку Кулашвили. А Белова и Бусыло, Зернова, Эдика и Липу он считал полуодушевленными исполнителями своей воли, своей «идеи». Они представлялись ему достаточно примитивными. Их жадность, вздорность, неблагодарность и равнодушие друг к другу не вызывали в нем ни осуждения, ни возмущения. Он умел использовать их качества, то распаляя зависть, то своими недомолвками и намеками разжигая их взаимную подозрительность. Но сейчас их объединяла жгучая ненависть к Мишке Кулашвили.

— Мы его пришьем! — крикнул Эдик.

— Ты, ты, Эдик, пришьешь! Карта сказала! — уточнил Лука. — Но мы тебе поможем!

— Нет, мало его пришить, — сказала Липа. — Надо сперва помучить! Надо душу ему сначала растерзать, а потом уж и с ним расправиться. А то больно легко отделается.

— А что ты могла бы сделать, Липа? — спросил Сморчков.

— Я уж думаю. После тех сорока отрезов я бы ему голову отрезала своими руками. Ну, да это уж сделает Эдик.

Он кивнул:

— Я его, как гниду, придавлю. Но вы-то на шухере постоите?

— Что за вопрос! — Лисьи глазки Луки ускользнули, и Эдик не очень понял: поможет ему Лука или нет. Но Липа усиленно закивала головой с высокой царственной прической.

— Ты, Бронислав, поможешь?

— Слушай, Эдик, что ты снова спрашиваешь-переспрашиваешь? Об этом все говорено-переговорено. Первый раз, что ли! Или ты забыл, когда мы с ног сбивали жену Домина — учительницу эту. Помнишь?! Кто тебя тогда так толкнул, что ты враскорячку по льду проехал и ее сбил так, что она шмякнулась о край тротуара. Ее счастье, что в теплой шапке была, а то бы котелок прохудился или трещину дал!

— Выходит, это опять не я! — обиделся Эдик. — Выходит, благодаря тебе капитан потом столько с женой по больницам мотался и благодаря тебе мы передышку получили! Толкнул меня, и все?!

— Да никто не умаляет твоих дел! Конечно, это ты, — примирительно начал Александр Александрович.

— Еще бы, не я! Я ее так вдарил по ногам, что и без всякого льда растянулась бы! Да я и потом сколько за ней ходил, жаль, все случая не было! Если бы не смоталась из города, давно бы гнила на кладбище со своими учебниками!

— Ну довольно о прошлом! — вмешалась Липа.

— Да я и говорю, нечего трепаться о прошлом. Сделали — концы в воду! И баста! — поддержал ее Бусыло. — Все уже об этом говорено-переговорено!

— Говорено! Переговорено! Да если бы тогда, в ту ночь, Лука меня не удержал, давно бы уже устроили Мишке торжественные похороны.

— Эдик!

— Да я что, Александр Александрович! Это же какая-то самодеятельность получается!

— Эдик! Прошу быть сдержанней!

— Вот и Лука меня сдерживал! А я бы удавил Мишку своими руками.

— Да своими-то руками ты бы и не справился, — подначил Лука.

Эдик, внешне чем-то похожий на Михаила Кулашвили, свирепо блеснул глазами, но осклабился, подумав: «Давай! Давай! Мели, Емеля, а Липа-то твоя любезная ко мне прилипла!»

— Молчишь? То-то! — потер свои ручищи Лука, и Эдик на секунду представил себе, как бы Лука этими ручищами вмиг удавил его, Эдика, если бы дознался о Липе.

— Надо придумать несчастный случай! — предложил Зернов. — А то так просто с Мишкой не оправиться. Да и почему-то участковый Чижиков стал к нам присматриваться. А Чижикова я боюсь. Эта стерва вцепится, так и не отпустит, пока не распутает весь клубочек. Да что вам напоминать!

— При чем тут Чижиков? — возмутилась Липа. — При чем? Мы же должны говорить о другом.

— Да, — вмешался мягко, но повелительно Сморчков. — Время идет. А время дороже денег. Кто потерял деньги, как мы, скажем, тот еще ничего не потерял.

Все протестующе подняли головы, ибо для них деньги были самой главной целью в жизни, и они, только что потеряв и потеряв немало, весьма печально воспринимали сентенции Сморчкова. Если есть деньги, значит, есть все! Ради денег, ради них и шли все на риск.

— Однако, повторяю, кто потерял деньги, тот еще ничего не потерял или… — Сморчков оглядел возмущенные лица — …или потерял немного.

— Что-то мы разбогатели, если потерянные тысячи не считаем деньгами. Так и какую-нибудь завалящую бабу в ресторан не пригласишь! — рубанул Эдик. Липа при упоминании о бабе ревниво поморщилась. Ей вспомнилась приземистая, косолапая, с вечно ищущим взглядом официантка из вагона-ресторана, которая уже давно посматривала на Эдика. И если бы только посматривала! Ведь Липа видела, как они в тамбуре целовались!

— Так вот, — настойчиво гнул свое Сморчков, — кто потерял деньги, тот еще ничего не потерял, а вот… кто потерял время, тот все потерял! Что мы здесь рассусоливаем! Надо взяться за жену Мишки. За Нину! Ее очень любит Кулашвили. И если мы уберем ее, это будет смертельным ударом Мишке. Это подкосит его! Вот о чем думать надо! Ясно?

Все молчали, обдумывая неожиданный вариант.

— Она техникум кончила и на санэдипими… — тьфу, черт, язык сломаешь, ну на станции эпидемической работает, — уточнил Эдик, который, оказывается, знал больше, чем можно было ожидать.

И Липа опять ревниво прикусила губу. Уж нет ли чего у него с Ниной? Очень уж он в курсе дел.

— Эдик прав, — кивнул Сморчков. — Это в двух шагах от дома.

— Я ее в магазине встречала, — не очень уверенно вставила Липа.

— А я на рынке видел, она цветочки своему Мише покупает. Исключительно розочки-цветочки, — съязвил Эдик. — Ягодки будут потом!

— К делу, к делу! — потребовал Сморчков. — Итак, наша задача уточнить, когда она бывает на рынке, когда в магазине. Надо всерьез заняться этим, чтобы все было шито-крыто. И с минимальным риском. А лучше, чтобы вовсе без риска! Ведь вот сорвалось с Мишкой из-за непредвиденной случайности! Не будь того пьяного кретина, не вышел бы к нему на середину улицы Кулашвили. Надо, следовательно, предусматривать и такие нюансы.

— Что это за нюансы? — спросил Эдик.

И Липу покоробило: «Плебей! Подонок! И я с таким!»

— Ну тонкости, что ли, — уточнил Сморчков. — Одним словом, тут должно быть все без осечки!

— Это не просто, — заколебался Зернов, теребя бородку.

— У кого-нибудь есть соображения по этому поводу? — деловито спросил Сморчков.