Борис Дубровин - О годах забывая

Между тем Михаил, вспомнив слова капитана о гибели Эдика, задумался. Но надо было осматривать паровоз. И он вслед за Никитиным вступил в царство Луки Белова, хотя тот еще не возвратился.

В этот день можно было бы и передохнуть: у двух иностранцев в обшлагах рукавов, обшитых мехом, Михаил Варламович нащупал героин. Нашел, потому что увидел лихорадочно блестевшие, погруженные в себя глаза наркоманов. Черное хищное пламя изнутри пожирало истонченных, гипсово-бледных молодых людей. Какие-то видения витали в их расширенных зрачках.

Тут уж Михаил Варламович начал исследовать каждый сантиметр, незаметно постреливая взглядом в сторону этих субъектов.

Наркоманы волновались, хотя тщательно скрывали это. Когда Кулашвили нащупал на внутренней стенке багажной ниши коротенькую двугорбую полоску изоляционной ленты, наркоманы побледнели еще больше. Два крупных бриллианта чистой воды перекочевали в советскую казну.

А Михаила снова заняла мысль: почему Лука Белов вел себя так странно и неосторожно? Почему он действовал так, точно был совершенно неопровержимо уверен, что сегодня старшина Кулашвили не выйдет на службу? Почему?

Перед капитаном Доминым и лейтенантом милиции Чижиковым сидел у стола Лука Белов.

Луку впервые в жизни не огорчил провал с контрабандой. Назревало что-то более страшное. Следов он не оставил, был в этом уверен. Но, если спросят, как отбрехаться? Как отбиться? Хотел посоветоваться с Липой, но передумал: эта продаст в два счета! Он, стремясь сохранить над ней свою власть любой ценой, сам мог подпасть под ее волю, сам мог оказаться у нее под каблуком. Путаясь в мыслях, он болезненно понял только одно: ночью принял Эдика за Михаила.

Немало до этой встречи передумал он во время поездки. В пути было ощущение внутренней пустоты, ничтожности. Требовалось заполнить их чем-то. Бессмысленно уставившись в окно, он механически жевал и смотрел на проплывающие мимо окон паровоза восковые березки, на пограничные зеленые шинели елок. Аисты пролетали совсем недалеко. Люди проходили. Но все было заслонено потрясшим его душу видением: из-под вагона вылезает Эдик, оборачивается и оказывается Мишкой Кулашвили.

Негромкий твердый голос Домина заставил его вздрогнуть:

— Гражданин Белов, говорите правду! Чистосердечное признание смягчит законное наказание.

— О чем вы говорите, товарищ капитан? Вы же меня знаете. Я работаю машинистом. Вернулся из рейса. Зачем вы меня вызвали — понятия не имею.

— Эдуард Крюкин перед смертью назвал вас, сообщил, что вы его убили. Около места, где обнаружили Крюкина, были свежие следы ваших ботинок. Кстати, эти ботинки и сейчас на вас. Следы были около забора. А вот на этом, — капитан вынул из-за стола и положил перед Лукой кол, узловатый, толстый, заостренный у основания, — на нем были обнаружены отпечатки ваших пальцев. Сличить нетрудно. Убедитесь. — На столе появились фотоснимки и заключение экспертизы.

— На этот кол налипло с кровью несколько волосков. Экспертиза подтверждает их принадлежность покойному Эдуарду Крюкину.

— Я его не убивал!

— Как же он оказался убитым?

— Я там вообще не проходил.

— Слушайте, Белов, — заговорил Чижиков. — Я не раз видел вашу братию у этого забора на Пушкинской. Знаю — вы прятались от меня. Что вы там делали? Этот кол стоял за забором. На острие еще была свежая земля, когда мы нашли его.

— Это не я его выдернул, — сказал правду Белов, молниеносно сообразив, что на дереве должны быть и отпечатки пальцев Эдика и что они могут быть обнаружены экспертизой.

— А кто же?

— Эдик выдернул!

— Откуда же вы знаете, если там вообще не проходили.

— Нет, проходил… Но выдернул кол Эдик.

— Зачем же?

— Он хотел убить Михаила Варламовича Кулашвили, а я помешал. Завязалась драка.

— Вы, которого столько раз накрывал с контрабандой Кулашвили, благородно хотели отстоять его жизнь?

— При чем тут контрабанда? Вы мне лишнего не шейте. Меня за руку ни разу не поймали. Оговорить невиновного легко. Три бригады ездят, а отвечай Белов. Не выйдет, гражданин начальник!

— Значит, вступились за жизнь Михаила Варламовича Кулашвили?

— Конечно, как патриот, и вообще!

— А откуда же вы, патриот, знали, что замышляется убийство?

— Эдик проговорился по пьянке.

— Экспертиза установила, что он был совершенно трезв.

— Белов, зачем гнете? — вмешался Чижиков. — Эдуард Крюкин никогда не пил и не курил. И бросьте ломать комедию. Нам известно гораздо больше, чем вы думаете.

— А я всю правду, как есть, — промямлил Лука.

— Ну вот, — продолжал капитан Домин, расправляя плечи. — Значит, вы знали, что он…

— Собирается совершить злодейское покушение на жизнь товарища Кулашвили, — волнуясь и чувствуя, как все больше запутывается, поспешно сказал Белов. Лисьи глазки бегали, губы искривила услужливая, гадливая улыбка. Лоб покрыла испарина. — И я, рискуя своей жизнью, решил доказать свое хорошее отношение к Михаилу Варламовичу, решил прийти и удержать Эдика от преступления или отвести его в милицию.

— А следы говорят о другом, Белов. Вот как было: Эдик шел по Пушкинской, а вы стояли за забором. Скажите, почему в ту же ночь на другой стороне улицы, на пролете между вторым и третьим этажом стояли Бусыло и Зернов? И может быть, вспомните, зачем они держали в руках кирпичи?

— Ничего не знаю.

— Будем тянуть?..

Лука протер свои лисьи глазки.

— Закурить можно?

— И так дыма напустили, Белов, дальше некуда. Ну закуривайте.

Белов достал портсигар, но стал открывать его не с той стороны. Чуть крышку не сломал. Выхватил толстыми пальцами папиросу, не той стороной сунул в рот. В замешательстве выдернул папиросу изо рта.

— Можно воды?

Чижиков налил воды.

Мелкие зубы выбивали дробь.

Лука лихорадочно искал выход из положения… Сомнения быть не могло: знают, что он убил. Жаль не добил его, гада, на месте! Поторопился. Непутево как вышло!

— Так почему вы убили его?

— Эх, не хотел говорить, да придется. Пишите, все по правде расскажу.

— Говорите, говорите.

— Путался он с моей женой, с Липой. Она же младше меня. Он совратил ее. Он же силком ее взял. На плече у ней еще следы его зубов остались. Избил, изматерил, изнасиловал… Как бешеная собака, укусил. Вы бы стерпели? — всхлипнул он. — Вы бы стерпели такое? Я за честь жены его и порешил!

— Но откуда же вы могли знать, что той ночью Крюкин пойдет по Пушкинской улице, по которой ему ходить ни к чему. И тем более ночью?

— Знал.

— Откуда?

— Ну, знал и знал.

— Так, хорошо. Но зачем он шел ночью по Пушкинской улице? Ну скорее, скорее, Белов, придумывайте что-нибудь.

Белов молчал.

— Мне больно говорить это, Белов, — вставил Чижиков. — Но она изменяла вам с ним. Я видел Липу в постели у Эдуарда накануне убийства.