Борис Дубровин - О годах забывая

Нина понимала: надо сказать какие-то слова, отвести от себя всякие подозрения, уменьшить, заглушить эту ревность. И одновременно ликовала от сознания своей женской силы. И стыдилась ее, и пыталась порицать себя за тайную радость нежданной победы. А главное — не могла пролепетать ни слова. Все было бы ложью: и «да», и «нет».

Анна Максимовна судорожно поднесла к губам совершенно сухую чашку, сделала судорожный глоток, судорожно поставила чашку на стол, мучительно ожидая ответа Нины.

— Вы молчите, Нина?.. Да, тут меньше всего скажут слова… Однажды в припадке благородства я сказала себе: пусть Михаил увидит отношение Алексея к Нине, может быть, ревность исцелит Михаила от его фанатической привязанности к служебным делам. Но припадок благородства прошел, а боль стала еще глубже. Если бы не ваш прямой вопрос, может быть, я так бы и не решилась высказать всего. Конечно, вы моложе меня, вы интересная, красивая…

— Нет, вы красивая! Кто счастлив, тот красив! Вы счастливы, и вы красивы.

— Да, я счастлива, когда не ревную. Но я и себя не щажу. Я себе говорю: «Ты — негодная, ты так заботишься о духовном единстве Михаила и Нины, чтобы не возникло этого единства между Ниной и Алешей».

— Зачем на себя наговаривать? Я сплю и вижу, когда наконец Михаил будет хоть немножко времени уделять мне. А вам за помощь и за хлопоты душевное спасибо. И надеюсь, мы с вами будем навсегда друзьями и союзниками!

Сказав это, Нина усомнилась в своей искренности. Усомнилась в искренности ее и Анна Максимовна. Слова прозвучали в порыве, рожденные жаждой собственного счастья. Но кто может поручиться за свое сердце? Можно нравственно поступать, и все же это еще не означает нравственного мышления. Ты будешь поступать, может быть, так, как диктует тебе мораль, но вопреки своим желаниям и наперекор своим чувствам.

— В одном я убеждена несомненно, — после болезненно долгого молчания вымолвила подавленная Анна Максимовна, — в том, что Александр Александрович любит вас безоглядно, ждет вас, совершает какие-то поступки, переменил фамилию — из-за вас. Вот пойдем вместе, и вы убедитесь!

— Что ж, Михаил Варламович! Спасибо тебе за твоих юных друзей пограничников! Очень они помогли. Знать, твои уроки в уголке следопытов не прошли даром.

— Мне пока непонятно ничего, товарищ капитан.

— А вот они помогли мне нащупать самого крупного скупщика золота. Это истопник в их школе. Скромный, тихий. Арсений Чижиков первый пришел ко мне, ты был в отпуску. Ребятам показалось, что истопник встречается кое с кем из иностранных паровозных бригад. Ребята проследили. Все пути ведут в его дом. Со своей стороны мы кое-что тоже сделали. Выяснилось: этот скромный и тихий истопник скупает золото. Крупный купец. В Ленинграде, Москве, Тбилиси, Кутаиси, Харькове, Минске он скупает золотые монеты царской чеканки. Здесь у него на улице Шевченко большой дом, огород, да ты все увидишь. Жена, две дочери замужем. Сыновья: один — слесарь, другой — в школе, в 7-м классе. Ордер на обыск у меня в руках. С тобой кто?

— Все те же: Контаутас, Кошбиев, Никитин.

— Хорошо. Я и своих прихвачу туда. Вот и машину подают. Пошли.

В машине ехали молча, потом Домин спросил:

— Ты знаешь, что́ при личном досмотре у Бусыло и Зернова нашли?

— Я настаивал на личном досмотре: они странно держались, будто им что-то мешает. И оба вроде бы невзначай подтягивали брюки.

— Да, и у того, и у другого обнаружили деньги в трусах, они были подвернуты, подкручены около резинки. Ты их засек с поличным. С паровоза, разумеется, сняли их. Ведем следствие. И ты знаешь, Михаил Варламович, куда нитка тянется?..

Но машина уже остановилась на улице Шевченко около плотного высокого забора. Доски пригнаны одна к одной. Постучались в калитку. За забором зло залаяла собака.

Калитку отворил сам хозяин: тихий, незаметный человек с невыразительным, точно стертым лицом. Он спокойно унял мощного волкодава, укоротил цепь, погладил пса, и тот, недовольно ворча, вращая красными белками, улегся возле большой конуры.

Большим был добротный, очень чистый дом, большим и ухоженным был сад, где янтарно желтели яблоки, где фиолетово-лиловые сливы яркими брызгами светились среди листвы. Огород был засажен картофелем. Грядки — по струнке. Дорожки расчищены, посыпаны оранжевым песком.

Капитан Домин предъявил ордер на обыск.

Хозяин опустил мозолистые небольшие руки. Ногти были обломаны работой.

Первый день обыска не дал ничего.

За ночь резко похолодало.

На другой день из сарая выкинули дрова и уголь. Запах дров охмелял, горка угля напоминала о железной дороге. Временами слышался стук упавшего яблока, похрюкивание борова из свинарника.

В комнате, окнами выходящей во двор, сидела вся семья. Синие глаза мальчика-семиклассника выражали стыд, испуг и недоверие одновременно.

Хозяин стоял около поленьев и угля. Бывший железнодорожник, он добывал доллары, золотые монеты, а вид у него был какой-то пришибленный, когда он открыл калитку, не подозревая об обыске. Теперь же, на второй день, его лицо словно бы отвердело.

«Видимо, существует какая-то не открытая еще врачами золотая болезнь», — думал Михаил. И во тому, как прояснялось или темнело лицо хозяина, по мере того, как Михаил штырем прощупывал землю, определяя, где же начать копать в сарае, именно по этим сигналам он и ориентировался.

Блестки угля. Испачканная угольной пылью шкурка березовой коры. Крохи земли. Что под ними? Где скрыты тайники?

Да и здесь ли?

Капитан Домин посоветовался с одним из работников Комитета Госбезопасности, и несколько человек начали копать землю в свинарнике… Но Михаил Варламович оглядел внимательно свинарник, представил себя на миг хозяином этого дома и метнул неожиданный пронзительный взгляд на его владельца.

— Нет, здесь не ройте. Тут нет, — решил он.

Ему не поверили. Продолжали перекапывать весь свинарник на полтора метра в глубину.

Лицо хозяина оставалось скучным, он словно томился этим затянувшимся поиском и совсем не интересовался свинарником. Даром время переводят, говорили его глаза. Ни разу он не обернулся в сторону свинарника.

Михаил терпеливо исследовал землю в сарае, и, когда его второй раз попросили посмотреть в свинарнике, он с уверенностью сказал:

— Нет, напрасно роете здесь!

Он внимательно изучил слои вскопанной земли. Видно было по ней: десятки лет оставалась нетронутой.

Михаил позвал капитана Домина. Присел на корточки, взял в руки землю, показал ее. Взял из другого места вертикальный срез. Всюду она была одинаково утрамбована временем. Домин убедил работника Комитета Госбезопасности. Тот согласился.

Теперь все взгляды обратились на Михаила, на его руки, сжимавшие штырь. Под острием штыря была земля все той же плотности. Опять встречались камни. Михаилу вспомнился Карацупа, его слова об интуиции, инстинкте следопыта. И внутренний голос подсказывал: «Здесь, здесь, здесь!»