Олег Смирнов - Проводы журавлей

Но, может, и не надо спать? Может, эта ночь неповторима, и думай об Анечке, и вспоминай пережитое, и загадывай на будущее. На войне, правда, загадывать рискованно, Коля Чернышев, Николай Николаевич, и тот стал малость суеверным. Ну так вспоминай — сколько влезет, никто тебя не ограничивает. Валяй!

Что валять? В какой последовательности? Не выстроишь же свою военную биографию от первого боя до последнего (относительно последнего, когда ранило в левое предплечье), по дням и неделям. И не помнится такое в точности. Что-то очень яркое засело в памяти, остальное, как в дыму атаки, в пыли дороги — смутно, плохо различимо. К тому же военная биография его причудлива, по разным войскам помотало. Начинал в железнодорожных. Когда призывали, как просился у райвоенкома в погранвойска, а тот — наотрез: пойдешь в войска НКВД по охране железнодорожных сооружений, это тоже почетно, цени, да и разнарядка у меня, понял?

Все понимал сознательный рабочий, комсомолец, значкист ГТО первой ступени, активный осоавиахимовец, ворошиловский стрелок и чемпион района по поднятию тяжестей Коля Чернышев. А служить пришлось вместе с пограничниками, и смертный бой двадцать второго июня пришлось принять плечо к плечу с ними. Потому, что тот мост через Западный Буг находился на участке 90-го Владимир-Волынского погранотряда…

Заскрежетал зубами, дико застонал старший лейтенант, будто захлебываясь в собственном храпе. Стон не прекращался, и Чернышев сноровисто встал, подошел к старшому, потормошил:

— Что с тобой?

Тот похлопал глазами, непонимающе спросил:

— Ты кто?

— Капитан Чернышев.

— А-а, гауптман! Болит рана, терзает, стерва… И глотка ссыхается. Дай попить!

Чернышев протянул ему стакан, старшой, застучав зубами о стекло, опорожнил, вернул нехотя:

— Кажись, полегчало…

И следом всхрапнул. Ну и ладно, коль полегчало. Дежурные сестры в палатку наведываются, но редко, приспичит — так не дозовешься. Поэтому — взаимодействие и взаимовыручка. Заодно Чернышев проверил, как спят лейтенантики. Нормально спят. Молодцы, юноши! Молодцы, восемнадцатилетние! Так и он спал недавно. Каких-нибудь четыре года назад, до войны. Или в незапамятные времена. Что одно и то же.

Вот в газетах пишут, война началась ровно в четыре утра, первый удар приняли на себя доблестные пограничники. Не оспоришь — высшей доблести ребята, но первыми немецкий удар приняли все-таки железнодорожные войска: в 3.30 отряды мотоциклистов начали штурм мостов через пограничные реки. Для них война наступила на полчаса раньше, чем для застав. Гарнизон лейтенанта Гуляйвитра состоял из двадцати человек, жил в товарных вагонах, неподалеку от моста. Гарнизон от 5-й роты 64-го полка 10-й дивизии по охране железнодорожных сооружений, дивизией командовал полковник Могилянцев — такие подробности запомнились Чернышеву.

В ночь с субботы на воскресенье он был в наряде по охране моста вместе с пограничным нарядом. На немецкой стороне происходило нехорошее: подъезжали мотоциклы, рассредоточивались экипажи, лаяли овчарки, светили сигареты и ручные фонарики, взмывали сигнальные ракеты. Потом все стихло, затаилось. А в 3.20 зафыркали, взревели моторы, полоснули фары, тяжелые мотоциклы с люльками выкатывали на мост и один за другим, стреляя на ходу из пулеметов на турелях, ринулись к советской части моста.

Смешанными нарядами командовал лейтенант Гуляйвитер. Когда мотоциклисты пересекли запретную черту, он крикнул:

— Огонь, хлопцы!

И железнодорожники и пограничники дали плотный ружейно-автоматно-пулеметный залп. Сперва били по передним машинам, завалив их, затем по мотоциклам, которые пытались объехать подбитые и горевшие и продвинуться на восток. В дело пошли и гранаты. Немцы, потеряв с десяток машин, газанули обратно. По окопам, по укрытиям возле моста и на мосту из Забужья ударили минометы. Покамест железнодорожники и пограничники пережидали огневой налет, лейтенант Гуляйвитер дозвонился до заставы, начальнику которой подчинялся в оперативном отношении, доложил о нападении, попросил подмоги. С заставы выслали усиленный наряд с ручпулеметом. Он едва подошел, как мотоциклисты сызнова поперли.

На этот раз они катили на большой скорости, норовя проскочить зону огня. Но лейтенант Гуляйвитер не тот командир, которого можно было провести. Он приказал стрелять с упреждением, и потому мотоциклы точнехонько попадали под кинжальные очереди, а затем спять гитлеровцев закидали гранатами. И опять минометный налет. Из орудий немцы пока не били — снаряды могли повредить мост: появились раненые, первые убитые. Был ранен и Роман Тарасович Гуляйвитер: пуля пробила икру, Чернышев перевязывал кровоточащую рану лохматому, злому, бушующему лейтенанту: «Та швыдче ж копайся, Черныш!» Бушевал он, разумеется, не на бойца Чернышева, а на немецких агрессоров. Но тут-то и грянуло: четыре часа, удар по заставам Владимир-Волынского отряда, по заставам других отрядов и округов, по всем западным заставам Советского Союза.

Все же правильней считать: первыми вражеский удар приняли и железнодорожные войска и пограничные, потому что мосты обороняли они вместе. Но это были бои, как бы предваряющие те, что последовали, главные бои, из которых и сложилось начало Великой Отечественной. По крайней мере, капитан Чернышев так рассуждает. Можете с ним поспорить. Если есть время свободное.

У Чернышева его этой ночью было хоть отбавляй. Спорить, однако, было не с кем. Разве что с самим собой. Но с умным, толковым человеком зачем спорить? Итожим: и пограничники и железнодорожники дрались геройски. Мост удерживали до полудня, а застава, как сказывали, держалась и дальше. К полудню, после бесчисленных атак мотоциклистов и автоматчиков, из защитников моста в живых остались двое — лейтенант Гуляйвитер и боец Чернышев, раненые, истекающие кровью. У лейтенанта была прострелена голова, Чернышев перевязал его, беспамятного, и потащил на себе и кустарник, за кочки. Из кустов бузины увидал, как по мосту безнаказанно прошли танкетки с черно-белыми крестами на броне, свернули к заставе. Она еще отбивается, а наша песенка спета. Заткнись, не спета!

Чернышев поволок лейтенанта в рожь, оттуда в ельник. Здесь начальник гарнизона на мгновение пришел в себя, сказал Чернышеву: «Прощай, Родина» и дернулся, вытянулся. Финским ножом красноармеец Чернышев вырыл яму, уложил в ней лейтенанта поудобнее, забросал землей и ветками. И, обессиленный, слушал, как гудят на шоссейке чужие танки, танкетки, броневики, автомашины, тягачи с орудиями — несметная сила переваливала через государственную границу. А в воздухе эскадрилья за эскадрильей, подвывая моторами, шли на восток «юнкерсы», их сопровождали «мессершмитты». Шли бомбить советские города, заводы, электростанции, железнодорожные узлы, мосты. А один из пограничных мостов брали штурмом. Восемь часов. Теперь его отсюда, из ельника, и не видать над Бугом.