Сергей Снегов - В глухом углу

— Вот неожиданная встреча, — сказал он. — Нам не по пути, Вера?

— Вряд ли наши пути совпадут.

— Это смотря куда ты идешь.

— Встречать новоселов, конечно.

— И я туда же — видишь, совпали.

— Не совсем, Георгий. Ты собираешься встречать девушек, а я парней. Цветы для новых знакомых?

— Для кого же еще? Боюсь одного, что на всех не хватит. Как бы девушки не передрались между собой.

— Да, такая опасность есть.

— Возьми, пожалуйста. Не понравятся, вручи любому из своих парней, только избавь меня от неприятностей.

— Болтун! — сказала она, принимая цветы. — Наверно, не меньше часа ползал, пока нарвал. Отряхни пыль с колен.

— Час не час, а полчасика пришлось, — ответил Георгий, очищая брюки. — Ух, сразу легче, как руки свободные! Верочка, пойдем этой тропкой, здесь ближе к реке.

Виталий постарался — каждый день в поселке принимали по радио подробное сообщение, как движется эшелон. Радиограммы вывешивались на деревянном щите у конторы, гремели голосом дикторов в репродукторах — все население поселка волновало самочувствие двухсот пятидесяти юнцов и девчат, пустившихся в свой первый дальний поход. Виталий не подозревал, что его имя у всех на языке, что люди, которых он даже в лицо не знал, встречаясь, допрашивают друг друга: «Что там нового у Витьки? Ну, человек — копытом землю роет!» Возбуждение началось с того дня, когда в поселок пришла первая сводка вербовки: московский представитель извещал, что район, где набирает молодежь Виталий Кумыкин, дал больше новых рабочих, чем десять других московских районов, вместе взятых. Представитель извещал, что Виталий выступает не только в рабочих клубах и цехах, но и в школах. В райкоме он шествует, как полководец, окруженный свитой, его обступают толпой, он тут же, в коридорах и вестибюле, дает все справки и держит речи — служащие районных учреждений жалуются, что от вербуемых прохода не стало. А затем примчалась с дороги депеша Виталия: «Промелькнул Ярославль, настроение бодрое, всех трех вагонах поем песни. Привет. Кумыкин». Радиодоклады Виталия звучали поэтически и энергично, как сводки ледового похода — столько-то городов скрылось позади, столько-то километров накрутили колеса за отчетные сутки. Движение шло по расписанию, опозданий не было, каждый твердо знал, когда поезд прибывает в Пермь, в Свердловск, в Тюмень, в Омск, в Новосибирск, в Красноярск. Но расписание никого не устраивало, нужно было обязательно услышать от самого Виталия — все в порядке, в окнах промелькнул еще один крупный центр, настроение бодрое, поем песни.

Сибирский курьер из тринадцати вагонов — среди них три с завербованной молодежью — полз по широте, подминая под себя меридиан за меридианом, а песни, хором распеваемые в вагонах, менялись: сперва, до Кирова, это были «Подмосковные вечера», потом «Уральская рябинушка», растянувшаяся на добрых тысячу километров, в тюменских и тобольских местах ее сменила дума о Ермаке, от Омска до Новосибирска дружно распевали песню о Сибири из популярного кинофильма, а на подходе к Красноярску все, конечно, забивало воспоминание о бродяге, задумавшемся на берегу священного Байкала. Виталий педантично извещал по радио о каждой песне — с часу получения очередной телеграммы население поселка пело, напевало, насвистывало, мурлыкало и бормотало именно ту мелодию, что была объявлена в сводке с дороги: старожилы откликались эхом на мотив, доносившийся издалека.

А затем началось самое волнующее: путешествие по — реке, сперва Енисей, потом Лара. Каждое слово торжествовало в радиограммах Виталия: «Ветер попутный, качка отсутствует, мелькают бакены, поем песни». Все благоприятствовало эшелону — хорошая погода, схлынувшая — после половодья вода, даже настроение речников: старшины катеров, принявшие новоселов в устье Лары, понимали, что в поселке вспыхнет возмущение, если они задержатся хоть на час. Со своей стороны, они по радио дружно заверяли командование стройки, что винты у них крутятся и горючего хватает — не подкачаем! Впереди шел «Лихой», за ним стремились два других катера.

Уже за два часа до прихода судов пристань и примыкавшие к ней береговые высотки были густо усеяны встречающими: люди, не опрашивая разрешения, бросали работу и спешили к реке, производственная программа этого дня была безнадежно сорвана.

На одном из мысков, вдававшихся к Лару — отсюда открывался хороший обзор реки, поселка, рудника и заросших лесом береговых круч, — расселись Семен с Надей, Вася и Игорь со Светланой, Чударыч, Валя с Дмитрием. Валя уже давно ходила на работу, но здоровье ее не совсем поправилось, дома она чаще лежала, редко показывалась в клубе. Она похудела, была бледна.

Общий разговор не вязался.

Светлана, устав следить за рекой, оглянулась на поселок.

— Как я ненавидела его зимой! — сказала она. — А теперь мне кажется, что я бы с ним не рассталась, мне все здесь дорого.

Вася ответил:

— Это потому, что мы создали его своими руками. Протянув руку к поселку, Вася громко прочитал:

Его настроение передалось другим. Катера не показывались, можно было на время отвернуться от реки. Валя, подошедшая к Светлане, попросила еще стихов. Семен предложил послушать его. Надя изумилась:

— Ты, оказывается, артист-декламатор? Вот жаль, что не знала этого раньше — ни за что бы не пошла за тебя! Не терплю артистов — несерьезный народ! Смотри — разведемся!

Семен ухмыльнулся. Он не баялся угроз жены. Все знакомые говорили: «Надя влюблена в Семена, как кошка». Семен не знал, как влюбляются кошки, но в Наде был уверен. Он начал, протянув руку к поселку, как Вася:

— Неплохо, — пробормотал Вася. — Очень неплохо. Семен продолжал:

Семен читал все громче: