Сергей Снегов - В полярной ночи

Непомнящий подошел к кровати и, не дотрагиваясь до аппарата, осмотрел его.

— А как можно узнать, где здесь высокое напряжение? — спросил он деловито. — Например, внешние признаки — цвет, очертания? Скажем так: какой запах и вкус у высокого напряжения?

— А вот попробуйте, так сразу узнаете вкус, — ответил монтер.

Он снова поставил стул к стене и полез проверять телефонную линию, осторожно прощупывая ее метр за метром.

— Я это не зря спрашиваю, — сказал Непомнящий. — Тут есть глубокий смысл. Наука сотни лет мучительно ищет внешних признаков, по которым можно узнать наличие высокого напряжения. В последние годы я несколько отстал от наболевших вопросов электричества, но по поведению этого телефонного специалиста вижу, что за указанное время революции в науке не произошло. А от несовершенства науки происходят личные трагедии. Если разрешите, я одну расскажу. У меня был приятель, Василий Васильевич Сук, — многие дружески звали его просто дубиной. Все было ничего, пока он не поехал в командировку в Ленинград. Вернулся он с новой шляпой, двумя галстуками цвета глаз взбесившейся кошки и карманным индикатором электрического напряжения. Это был ценный аппарат, вначале он не производил никаких открытий, а показывал то, что знали и без него: когда его втыкали в электрическую розетку, стрелка прыгала в конец шкалы, а когда им надавливали на письменный стол, она не сдвигалась с нуля. Вася Сук вынимал его каждые две минуты, дотрагивался им до всех предметов. И вот через некоторое время Вася открыл, что в мире происходят зловещие изменения. На рядовые вещи наползали, как гадюки, крупные электрические потенциалы. Становилось опасным ходить по улицам, сидеть на садовых скамейках, прикасаться спиною к стенам домов. Открыв, что тарелка стандартного дежурного борща отклоняет стрелку индикатора до предела, он перешел на сухоядение и питался одними бутербродами с черствой колбасой. Он худел по часам. Спасла его трамвайная катастрофа. Вагон на полном ходу затормозили, на Васю свалилась пожилая женщина, и замечательный аппарат разлетелся вдребезги. С тех пор все понемногу вошло в норму. Сперва Вася Сук очень горевал о потере индикатора и боялся без него до чего-нибудь дотронуться, но потом успокоился и женился на моей приятельнице, Манечке Кузьминой. А она потребовала, чтобы больше он не заводил никаких приборов для исследования электричества.

— Это сказки, — сказал монтер недоверчиво. Он установил аппарат на старое место на тумбочке и снял трубку.

— Алло!.. Кто это? Валя, ты? — Он искоса посмотрел на Непомнящего, повернулся к нему спиной и прикрыл трубку рукой. — Это я, Миша, проверяю линию. Как ты меня слышишь?.. А я тебя ничего… Слушай, Валя, как ты смотришь завтра насчет кино? У меня два билета заказаны… Почему с Сенькой? Я же тебе еще вчера сказал, что достану!.. Ну, этого я от тебя не ожидал! Ты же обещала… А ты сама говорила, что хочешь пойти со мною!.. А в субботу?.. В субботу, говорю!.. Ну и не надо. Будьте здоровы! До свиданьица!

Он положил трубку и стал скатывать остатки провода.

— Садись, поужинай с нами, — предложил Седюк.

— Спасибо, товарищи, не голоден. Так ваш номер три-четырнадцать. Если что-нибудь испортится, звоните на телефонную станцию, спросите меня — просто Мишу. Покойной ночи вам!

— Покойной ночи, друг!

— Любовь — вроде домашней собаки: без нее скучно, с ней хлопотно, — заметил Непомнящий, когда монтер ушел. — Кстати, о влюбленных девушках. Часа два назад заходила чертовски красивая девушка. Такие встречаются раз в столетие, и то случайно. Она очень горевала, что не застала вас. Обещалась прийти утром, в девять.

— В восемь меня уже не будет, — ответил Седюк, зевая. — Завтра мне нужно по крайней мере сорок часов нормального рабочего времени. Не до девушек, особенно чертовски красивых.

Он разделся и с наслаждением вытянулся на кровати. Только теперь он почувствовал, как устал. И тотчас над самым ухом оглушительно зазвонил телефон. Непомнящий снял трубку.

— Вас, — он протянул трубку Седюку. — Начало плохое. Телефон похож на мартовского кота — его не прогонишь калошей, и он не даст спать ночью.

— Вы товарищ Седюк? — спросил голос, показавшийся Седюку знакомым. — Это Янсон, главный диспетчер комбината. Сейчас звонил Валентин Павлович, просил передать вам, чтобы вы завтра зашли в отдел кадров — первый этаж, комната номер девять. Посмотрите намеченный список работников медеплавильного завода и доложите свои соображения Валентину Павловичу. Вы меня хорошо слышите?

— Хорошо слышу. Будет исполнено, — ответил Седюк, снова удивляясь неистощимой энергии Дебрева.

Он бросил трубку на рычаг и повернулся на бок. Но, несмотря на усталость, сон не шел. Седюка со всех сторон обступили впечатления сегодняшнего дня, живые, как люди. Он видел красную тундру и горы, дрожащую в осеннем пальто, молчаливую девушку с большими детскими глазами, другую девушку, высокую и красивую. Он слышал шум дождя, грубый голос Дебрева, потрескивание заливаемых водой костров. Он хмурил брови, забывая о сне. Нет, здесь будет нелегко. Здесь придется мучиться и драться, каждый шаг добывать усилием и потом. Что же, это не так уж плохо — он и не собирался отлеживаться в постели.

Непомнящий зевнул и осторожно поинтересовался:

— Вы не спите, сосед? На новом месте плохо спится, правда? Знаете, местные старожилы, которые живут по году, рассказывали нам сегодня о полярной зиме. Страшная вещь. Солнца не будет три месяца. Сплошная ночь, пятидесятиградусный мороз и пурга во тьме, на морозе. Полярная ночь тяжело действует на психику — это знание твердо завоевано медициной и народным опытом. Люди заболевают, сходят с ума, ссорятся с приятелями, расстаются с женами. Дети, родившиеся в полярную ночь, слабы и не приспособлены к жизни.

Седюку не понравились слова Непомнящего. Он сухо возразил:

— А вы уже трясетесь от страха, что попали в такое опасное место?

Но Непомнящий, видимо, не услышал в словах Седюка насмешки. Он ответил веселой и доброй улыбкой.

— Подумаешь, есть от чего огорчаться! — сказал он легкомысленно. — У меня был знакомый моряк, испытавший все штормы. Он любил говорить: «Не дрейфь, Игорь, завтра будет хуже». С тех пор я всегда придерживаюсь этой теории бодрого пессимизма. Зачем мне огорчаться сегодня, если завтра будет еще хуже? Я успею огорчиться завтра.

Седюк проснулся, как и назначил себе, в половине восьмого. Непомнящий еще спал. Седюк поковырял ложкой в банке свинины с горохом и поспешил на улицу.

Уже рассвело, отовсюду шли на работу люди, одетые в новые полушубки и ватные телогрейки. В управлении, кроме сторожа и уборщиц, никого не было. Седюк толкнулся в одну, в другую дверь — комнаты были пусты, в них еще стоял запах вчерашнего табака и махорки. Сторож посоветовал ему идти спать — в проектном собираются к десяти, а начальство вообще раньше одиннадцати не приходит.