Сергей Снегов - В полярной ночи

Только придя в учебный комбинат, Седюк оставил эти волновавшие его мысли.

Занятия в комбинате шли уже три недели. Труднее всего было отыскать хороших учителей, но Караматина добилась от Дебрева специального приказа: все инженеры, у которых она найдет хотя бы маленькое педагогическое дарование, должны шесть часов в неделю отдавать школе. Она извлекла из этого приказа все, что было можно: педагогический талант был найден у Зеленского, у постоянно насупленного Прохорова, начальника ремонтно-механического завода, у насмешливого Янсона и проектанта Пустовалова. С ней не спорили — никто не хотел получать от Дебрева замечания. Не спорил и Седюк, хотя в нем Караматина открыла педагогический гений — ему были отданы все основные дисциплины по металлургии.

Работу свою Караматина, видимо, очень любила и была отличной руководительницей школы — властной, внимательной, чуткой и настойчивой.

Янсон, читавший математику, в начале своей педагогической деятельности совершил крупную ошибку и много крови себе попортил, пока ликвидировал ее последствия. «Посидим, поболтаем, поухаживаем за Лидией Семеновной», — так легкомысленно представлял он себе работу в школе. Один раз он прогулял, другой раз опоздал — Лидия Семеновна не сделала ему замечания, но пришла в класс на занятия и с молчаливым презрением смотрела ему прямо в лицо. Он признавался потом, что это были самые тяжелые часы его жизни. «Еле доплыл до звонка», — жаловался он приятелям.

Его пример оказался хорошей наукой другим. О Зеленском было точно известно, что он держит в своем столе учебники по железобетону и монтажу конструкций и зубрит их в обеденный перерыв.

Седюк не ограничился наваленными на него специальными курсами. После разговора с Караматиной его заинтересовали нганасаны. В их группе преподавались только элементарные предметы — русский язык, арифметика, география, политграмота. Седюк взял арифметику — она не требовала подготовки. Лидия Семеновна ввела его в небольшую комнату, увешанную карандашными рисунками, и сказала ученикам:

— Ребята, я привела к вам нового учителя. Его зовут Михаил Тарасович. Вы должны его слушаться и хорошо учиться.

Нганасаны, как по команде, разом встали, потом сели. Многие засмеялись — им нравилось это шумное вставание, и они с охотой повторили бы его. Лидия Семеновна сказала вполголоса:

— Я пойду, Михаил Тарасович, без меня вы лучше познакомитесь с ними.

Он стал выкликать ребят по журналу. Их было пятнадцать человек — одиннадцать мальчиков и четыре девочки. Они сидели в своих национальных костюмах — мальчики в тяжелых пыжиковых сакуях с капюшонами, девочки в нарядных песцовых коротких малицах, расшитых цветным бисером. В комнате было тепло, и Седюк спросил, не жарко ли им. Они шумно заговорили все разом.

— Жарко! Очень хорошо, жарко! Очень хорошо! — кричали они.

«Ну да, — подумал Седюк, — девять месяцев зимы и холода — тут поневоле полюбишь тепло».

Он старался затвердить их имена и освоиться с их лицами. Больше всего ему запомнились в тот первый день самый старший из мальчиков, восемнадцатилетний Яков Бетту, худенький, бледный Най Тэниседо и очень красивая и стройная Манефа Скорликова, девочка со смуглым полурусским лицом — ее отец и в самом деле был русским. Эти трое держались свободно и командовали другими ребятами. Когда Седюк, окончив перекличку, встал, чтобы пройтись по классу и рассмотреть рисунки, Яша Бетту что-то громко крикнул и все вскочили. Седюк объяснил, что вставать всём вместе нужно, только когда входит или выходит из класса учитель, а в остальное время должен вставать только тот, кого он вызовет. Ученики согласно закивали головами, но все-таки еще несколько раз вскакивали все вместе, когда он обращался к ним.

Седюк в живописи разбирался плохо, но и его поразили недетская точность и тонкость рисунков нганасан. Картинки, развешанные на стенах, изображали сценки кочевого быта — санки, запряженные оленями, олень, пьющий воду в ручье, несущаяся по следу собака, песцы, попавшие в капканы. Перед пьющим оленем он остановился — с удивительной точностью были переданы движения склонившего голову и согнувшего передние ноги оленя.

— Кто рисовал это? — спросил Седюк.

— Най! — закричали все, вскакивая и показывая на Ная Тэниседо.

Най тоже поднялся и ткнул себя пальцем в грудь:

— Най!

— Хорошо рисуешь! — сказал Седюк.

У него было два часа, и он не торопился начать занятия. Он разговаривал с ними, спрашивал, откуда они, что знают. По-русски они говорили с трудом, слов у них не хватало, но отвечали они охотно. Все они учились в начальной школе и знали сложение и вычитание. Манефа помнила и таблицу умножения. На всякий случай Седюк начал с нее — он выписал на доске всю таблицу и принялся объяснять.

— У меня есть вопрос! — крикнул с места Най. Все дружно зашумели:

— Най, говори! Говори, Най!

— Говори, — разрешил Седюк.

— Скажи, Гитлер — он какая бывает? — опросил Най.

Седюк, удивленный вопросом, в первую минуту не знал, что ответить. Сказать, что этот вопрос на уроке математики неуместен, он не мог — все пятнадцать нганасан, вперив в него настойчивые, ждущие глаза, молчаливо требовали ответа. Он видел, что вопрос Ная интересует их гораздо больше, чем таблица умножения. И он стал рассказывать о Гитлере, описал его внешность, лающий, хриплый голос. Он скоро увидел, что его слушатели разочарованы — его точное описание не объясняло им природы Гитлера. И тогда он сказал:

— Гитлер — это хищный волк, Гитлер — это взбесившаяся собака, которая кинулась кусать мирных людей. Гитлера надо поймать в капкан и застрелить.

Это объяснение понравилось куда больше — видимо, оно походило на их собственное представление о Гитлере, — они радостно закивали.

Лидия Семеновна ожидала Седюка в учительской. Она тотчас же, как только он вошел, спросила:

— Ну как, они вам понравились?

— Чудесные ребята, Лидия Семеновна!

Она вся расцвела, услышав это, и посмотрела на него так благодарно, словно он похвалил ее самое.

С каждым уроком нганасаны нравились ему все больше. Это были веселые, добрые, непоседливые и шумные ребята. Их все интересовало и волновало — машины, проезжающие по улице, гигантские экскаваторы на строительных площадках, электрический свет на улицах, каменные многоэтажные дома. Объяснения учителей они слушали с самозабвенным вниманием. Все новое — новый закон, новое математическое правило — вызывало у них взрыв восторга. Неудачи свои они переживали так остро и открыто, как это бывает только в минуты великого горя. Когда у Ная Тэниседо не вышла задача на именованные числа, он у доски расплакался, и из сочувствия к нему расплакались все. Яков Бетту, получивший от Седюка свою тетрадку с двойкой, в бешенстве разорвал тетрадку в клочья и долго топтал ее ногами. Если же кого-нибудь из них хвалили, они все вскакивали и неистово кричали, хохотали, радуясь за товарища. Даже хмурого Прохорова трогал пыл, бушевавший в его учениках.