Сергей Снегов - В полярной ночи

— Нет, мы немного погуляли, — пояснила Варя, изо всех сил стараясь не краснеть. — Знаете, Ирина, у нас начинается новое производство. Немцы потопили всю нашу кислоту, а без нее нельзя.

— Да? — равнодушно переспросила Ирина. — Очень интересно. Мне тоже показалось, что ваш поклонник увлечен — он разговаривал с таким жаром.

Варя почувствовала, что краснеет.

— Товарищ Седюк — мой друг, а не поклонник. И даже не друг, а просто хороший знакомый.

— Вот я и говорю: хороший знакомый, — ответила Ирина. Она напудрилась, тщательно подкрасила губы и внимательно осмотрела себя в зеркале. — Я совсем не хочу лезть в ваши личные дела, Варя, но просто все наши девочки считают, что Михаил Тарасович за вами ухаживает, а Зина Петрова прямо говорит, что вы скоро поженитесь.

— Какой вздор! — воскликнула Варя, вспыхнув.

— Я тоже считаю, что это чепуха, — заметила Ирина, внимательно глядя на Варю. — Я, вероятно, поздно приду: у Владимира Леонардовича важные опыты по обогащению углей, он просил меня вечером помочь ему. Очень прошу, не запирайте дверь на крючок, а только на ключ, чтобы я вас не беспокоила.

— Хорошо, — пообещала Варя. — На дворе темно и пустынно, Ирина, сейчас очень опасно ходить одной.

— Что вы, Варя! Кругом горят фонари. А ночью меня проводит Владимир Леонардович. — Она подошла к Зининой тумбочке и порылась в ней. — На всякий случай я возьму электрический фонарик. Зина вчера его принесла и куда-то задевала.

— Она кинула его на стол, а я спрятала в ящик шкафа — там лучше. Вот, возьмите.

— Вы ужасный человек, Варя, — проговорила Ирина, улыбаясь, — Я иногда смотрю на вас и удивляюсь: вы способны, не злясь, сто раз ставить на свое место брошенную где попало кружку. Мне кажется, это иссушает душу!

— Зато порядка стало больше, — возразила Варя. Порядка в самом деле было больше, хлеб уже не лежал возле мыла, постели были аккуратно заправлены. Но в остальном ничего не изменилось, в комнате было шумно и беспокойно, к Зине — она была заводилой — прибегали девушки со всего общежития.

Варя привязалась к Зине, она была веселой, сердечной девушкой. Ирина по-прежнему не нравилась Варе своей трезвой рассудительностью, своим равнодушием. Но было в ней что-то хорошее, — может быть, ее прямота и незлобивость. Зина Петрова иной раз, обидевшись на какое-нибудь замечание Ирины, начинала кричать и сердиться, но на другой день они мирились. Примирения обычно просила Зина, но Моросовская тотчас соглашалась забыть ссору.

Варе нравилось, что Ирина ни о ком не отзывалась худо, а о своем руководителе Газарине она обычным для нее холодным, ровным тоном говорила восторженно, — по ее словам, не было таких достоинств, какими не обладал бы Газарин, умный, талантливый, добрый, даже красивый, с чем Варя уже не могла согласиться.

— Да не влюблены ли вы? — воскликнула однажды Варя, слушая Ирину.

Ирина ответила со свойственной ей прямой рассудительностью, поражавшей Варю больше, чем неожиданный приступ откровенности у других людей.

— Он мне нравится. Я иногда подумывала: не сделать ли так, чтобы он начал за мной ухаживать? Мне очень хотелось бы, чтобы у меня был такой муж, как он. Но это неосуществимо — у него жена и двое детей. Они где-то в Ленинграде, на письма не отвечают, но он надеется, что они живы. Жена и двое детей… Нет, ничего серьезного получиться не может…

В одиннадцать в комнату к Варе постучали Сеня Костылин и Вася Накцев. Это были рабочие площадки ТЭЦ, юноши, часто приходившие в общежитие девушек. Костылин ухаживал за Зиной, но, по общему признанию, без успеха. Зина открыто утверждала, что так будет всегда, — она не терпела тех, кто угождал ей.

— Здравствуйте, Варвара Петровна! — громко и вежливо поздоровался Костылин еще на пороге. Варя была старше его почти на пять лет, и он невольно обращался с ней иначе, чем с другими девушками. — Зашли на огонек. Как Зина, еще не вернулась из клуба?

— А я даже не знаю, в клубе ли она, — ответила Варя. — Когда я пришла домой, ее уже не было.

— Долго они там трудятся, — неодобрительно сказал Костылин. — Полный рабочий вечер, покрепче, чем у нас на площадке. Ну, извините за беспокойство, мы с Васей потопаем.

Но Варя встревожилась. По городу ползли слухи о ночных нападениях, ограблениях и убийствах. Это не были праздные рассказы. Неделю назад в снегу нашли труп убитого бухгалтера шахты. А через два дня произошло событие, поразившее своей дерзостью весь Ленинск. Под самое утро на кухню столовой явились трое, закутанные до глаз, показали повару и судомойке ножи и утащили два мешка консервов и сахару, отпущенные со склада на приготовление завтрака.

Варя попросила Костылина пойти Зине навстречу. Сеня, поколебавшись — он знал, что Зина не любит, когда с ней обращаются как со слабой девочкой, — решился.

— Пошли, Вася, — сказал он приятелю. — Ничего, конечно, не случилось, а для порядка проверить надо.

Они возвратились через полчаса все вместе. На Зине лица не было. Обычно живая и решительная, она была бледна, перепугана и, не раздеваясь, села на свою кровать. Варя с содроганием слушала ее рассказ.

После репетиции Зина вышла позже всех, в самый пустынный час. Рабочие ночной смены уже прошли на свои площадки, а вечерняя смена еще не возвращалась. У самого их общежития, на мостике через Волчий ручей, ей встретились двое, огромные, глаза у них горели, как фары. Один схватил ее за воротник, другой вцепился в рукав. Она стала отбиваться и кричать. Второй вытащил нож, но она вырвалась и побежала назад. Первый отстал сразу, а второй долго бежал за ней и кричал: «Стой, падло! Стой, говорю!» Она снова ворвалась в клуб, там уже было все закрыто, только сторож сидел в вестибюле. Тут ее по-настоящему стал трясти страх, до этого она так бежала, что не успевала бояться, а сейчас просто умирала, вскрикивала, когда ветер хлопал дверью, хватала сторожа за руки. Она так и решила до самого утра никуда не выходить. Здесь ее нашли Сеня с Васей. Но она и им сказала, что скорее умрет, чем выйдет на улицу.

— Ты знаешь, Варенька, я не пугливая, — говорила Зина торопливо, — но когда он вытащил нож, мне вот так сразу и показалось, что сейчас у меня случится самый настоящий разрыв сердца. Просто не знаю, как не умерла.

Костылин, сам расстроенный, пытался ее грубовато утешить:

— Насчет сердца не беспокойся, оно только у стариков рвется, у тебя сердце палкой не переломаешь.

Зина огрызнулась:

— А тебя не касается, какое у меня сердце! Понятно?

Смущенный, он заговорил о другом:

— Теперь тебе самодеятельность придется бросать, Зина. Охота каждый день ножа ожидать.

Но Зина упрямо возразила:

— Ну, прямо, каждый день! Стану уходить со всеми, только и всего.