Сергей Снегов - В полярной ночи

Сильченко называл фамилию за фамилией, оглядывая настороженный, притихший зал. Еще никогда начальник комбината не говорил так резко и беспощадно, еще ни разу не применял эти формулы: «Будем снимать», «понижать в должностях», «исключать из партии». Он закончил:

— Руководство комбината считает, что со своей стороны оно обеспечило всем конторам объективные условия для выполнения плана строительных работ. Дело теперь за вами, только за вами.

Седюка, как и всех, поразил тон доклада Сильченко. Он обернулся к Янсону. Глубокие складки на щеках Янсона стали еще глубже. Янсон недоумевающе посмотрел на Седюка.

— Вот так доклад! Не ожидал! — сказал он, качая головой. — Да, крепко, крепко!

— Крепко, конечно, — ответил Седюк. — Но и положение на площадке неважное, только поэтому Сильченко, видимо, и решился так закрутить гайку.

Янсон недоверчиво улыбнулся.

— Не для конференции такие речи, — пробормотал он. — Смотрите на Зеленского — думаете, он смолчит? На узком совещании еще можно так выступать начальнику комбината, только не здесь.

— Дебрев, кажется, собирается выступать еще покрепче, — заметил Седюк.

— После такой речи Валентину Павловичу мало что остается, — возразил Янсон. — Сильченко перехватил у него всю руготню.

Дебрев взял слово после Караматина, доложившего о последних проектных вариантах по ТЭЦ. Янсон оказался прав — после Сильченко речь Дебрева прозвучала не так внушительно, как все ожидали. Дебрев говорил о том же, о чем докладывал Сильченко, не стеснялся в резкостях, как и тот, был еще резче, в пылу негодования даже хватил кулаком по трибуне. Но речь Сильченко показалась неожиданной, самый тон ее утверждал в каждом сознание тревожного и трудного положения, из которого можно выйти только чрезвычайными мерами. А в резкости Дебрева необычного не было ничего, он часто бывал и грубее, на трибуне ему приходилось поневоле сдерживаться. И его угроза — снимать незадачливых руководителей — уже не произвела никакого впечатления после такой же угрозы, услышанной от Сильченко.

Выступлением Дебрева было закончено вечернее заседание. Зеленский, весь красный, спрыгнул со сцены, где он сидел в президиуме, и первый вышел из зала. Симонян схватил Седюка за руку.

— Ну, понимаешь? — сказал он возбужденно. — А я еще ходил к нему с жалобой на Дебрева! Вот она, логика! Теперь все видно: Дебрев его перетянул на свою сторону. Ничего, я завтра первый выступлю — услышишь, как надо отвечать на такие речи.

Седюк уходил из клуба вместе с Лесиным. Лесин, хотя о нем на этот раз мало говорили, был глубоко расстроен.

— Вы знаете, грубость Дебрева, как она сама по себе ни мало приятна, еще можно было вытерпеть, — сумрачно делился он впечатлениями от первого дня конференции. — Дебрев иным не может быть, все это знали. И потом он все-таки второе лицо, есть кому на него пожаловаться. Вы не представляете, как это важно, что был у нас человек, с которым можно было по-хорошему потолковать, вместе подумать, получить от него настоящую помощь. А если и Сильченко пойдет по той же дорожке, будет невтерпеж. Нет, никто из нас этого не допустит!

— Будете выступать? — поинтересовался Седюк.

— Обязательно, — твердо сказал Лесин. — Я уже записался. Мы, конечно, делаем промахи, не без этого, но и наши руководители не безгрешны, им тоже можно предъявить претензии.

Заседание следующего дня открыл Караматин. Он предоставил слово Симоняну. Секретарь партийной организации энергоплощадки в своей обширной речи-ее два раза продлевали — коснулся всего: и выполнения норм, и обеспечения материалами, и массовой работы. Он рассказывал, как работает площадка; только в конце он заговорил о взаимоотношениях с начальством. В зале то вспыхивал смех, то пробегал ропот — Симонян церемонился еще меньше, чем Дебрев, и при нужде умел быть язвительным. Дебрев грозно хмурился, дергался на стуле, но Симонян не смотрел в его сторону, на него это не действовало. Симонян закончил энергично и решительно:

— Мы ждем от командования комбината настоящей помощи — материалами и сжатыми сроками выполнения заказов конторы. Ругаться же и грозить — это не помощь, для этого не нужно занимать высоких должностей.

Симонян сел рядом с Дебревым в президиуме, демонстративно отвернувшись от него и от Сильченко. Во время выступления Зеленского Дебрев уже не мог сдержаться. Сильченко, дотрагиваясь до него рукой, мешал ему вскакивать. Зеленский выступал совсем по-иному, чем Симонян. Он говорил холодно, веско и точно, оперировал фактами, называл даты. Зеленский помнил каждый свой телефонный разговор, каждый рапорт и требование. Он неопровержимо доказывал, что если бы хотя половина его просьб и настояний была выполнена, то контора давно уже вышла бы из отсталых в передовые.

— Да поймите вы, — крикнул Дебрев, не вытерпев, — у нас только один механический завод, он не справляется со всеми заказами! Не может он ремонтировать ваши механизмы в тот же день!

— А если наши механизмы оперативно не отремонтируют, они будут простаивать, — отрезал Зеленский. — Неужели вы этого не понимаете, Валентин Павлович? Не угрожать нам нужно, а помогать — вот чего мы от вас требуем.

Начальник механического завода Прохоров, на которого со всех сторон сыпались нарекания, добавил горючего в огонь. Он рассказывал, как путают его собственный график, отставляют приказом свыше полузаконченные работы и наваливают новые. Янсон звонит ему каждые полчаса — то одно, то другое.

— Говорят, работы эти аварийные! — гудел Прохоров своим удивительным басом. — А у меня все работы аварийные. Не аварийных только десять процентов, не больше. Зачем же так дергать нас?

Лесин на дневном заседании выступить не успел и взял слово вечером. Перед ним выступало три оратора, каждый из них критиковал руководителей и требовал внимания к своему участку. Но в этом общем тоне критики и взаимных обвинений Лесину удалось сказать новое слово. Дебрев уже не вскакивал и не поднимал головы. Он, как и многие люди, легко запоминал свои удачи и склонен был забывать промахи. Ему пришлось теперь убедиться, что другие хорошо помнят все его неудачные распоряжения и умеют критиковать их не хуже, чем сам он, Дебрев, критиковал действия этих людей. Сухой и сдержанный Лесин брал реванш за старые нападки на него, он не только анализировал, но и высмеивал. Лесин пошел дальше. Он обернулся к Сильченко, открыто упрекнул начальника комбината в недопустимом тоне доклада. Сошел Лесин с трибуны под шум и рукоплескания зала.

— Безобразие! Что это за тон выступлений? — гневно сказал Дебрев Сильченко. — Люди не хотят признать своих ошибок.

— Ошибки свои они признают, — возразил Сильченко, — но и на наши ошибки указывают.